– В ущерб?

Холмс некоторое время молчал. Зная характер моего друга, умолк и я. Но что самое удивительное, мисс Пфайфер также онемела, демонстрируя удивительную для женщины чуткость.

– Если судить формально, – наконец произнес Холмс, – то вы, дорогой Ватсон, абсолютно правы. Я должен искать пропавшую страницу, а не хвататься за рычаги боевых машин. Вся логика мира горой стоит за вас, Ватсон. Гордитесь! И вот я, Шерлок Холмс, в одиночку встаю против вас и логики. Не парадокс ли?

– В одиночку? – горячо вмешалась Адель. – Ну уж нет!

Холмс поклонился с характерной для него сдержанностью:

– Благодарю за поддержку, мисс. Уверяю вас, я…

– Я говорила не о себе, – на щеках мисс Пфайфер загорелся слабый румянец. – Я имела в виду интуицию. Если вся логика мира за доктора Ватсона, то за вас, мистер Холмс, поднимется такой титан, как интуиция.

– Титан? – Холмс задумался. – Пожалуй, вы правы. Ватсон, дружище, поймите меня правильно. Я привык доверять своим порывам: это – итог логических связей, еще не осознанных мной в полной мере. Хорошо, назовем их интуицией. Так вот, логика толкает меня на поиски сгинувшей страницы. Но когда я подчиняюсь ее приказу, я чувствую, что совершаю ошибку. В то же время, когда я занимаюсь всем, связанным с марсианами, пренебрегая окриками логики – кстати, Ватсон, голос ее точь-в-точь голос майора Форестера! – я убежден, что стою на верном пути. Я сильно изменился, да? Готовьтесь, скоро я предложу вам заняться столоверченьем или приглашу на званый ужин с вампиром!

– А что? – внезапно сказала Адель, мечтательно жмурясь. – Я бы не отказалась от близкого знакомства с вампиром! С милым, обаятельным, хорошо сохранившимся упырьком, желательно аристократом. И не с каким-нибудь баронишкой, разорившимся еще при Ричарде III, а с графом или князем, владельцем комфортного поместья и обладателем миллионного состояния. Как писал в своей пьесе мистер Уайльд, это просто идеальный муж! Весь день спит в гробу, позволяя тебе транжирить его денежки. Вечером он встает, надевает фрак – и мы едем в оперу слушать «Аиду». Ночью же он, пользуясь несомненными преимуществами своего организма…

– Пьет вашу кровь, мисс.

Я полагал, что срезал фривольные фантазии мисс Пфайфер на взлете, но не тут-то было.

– Мою? – изумилась Адель. – Доктор, откуда такие бредовые идеи? Вы – сексуальный маньяк? Полдоллара за литр, и доноры будут выстраиваться к нам в очередь! Я скорее боюсь, что у моего кровососущего супруга возникнет несварение желудка. Вы не в курсе, сколько крови потребляет здоровый энергичный вампир в неделю?

– Америка, – рассмеялся Холмс. – Средоточие прагматизма. Дайте американке привидение, и она сделает из него аттракцион для зевак.

– Пфайферленд, – уточнила Адель.

Мы приближались к месту стоянки треножника. В окошко прицела я уже видел капитана Уоллеса, нервно расхаживающего вдоль ограды.

4. Подозрительный ярлычок

– Сэр! Я нашел ее, сэр!

С этими словами Том вошел в каминный зал «Синего вепря».

– Кого вы нашли? – удивился доктор. – Сенсацию?

– Скрипку!

– А-а…

И доктор Ватсон, утомленный событиями дня, полного ярких впечатлений, потерял к ликующему Тому всяческий интерес. Не слишком чуткий к чужим душевным переживаниям – знал Том за собой такой грех! – Рэдклиф тем не менее уловил, что в настроении доктора возникли нотки раздражения. Это усиливалось репликой, брошенной в сторону: «Опять бессонная ночь!» Том сперва решил, что упрек адресован ему, и хотел успокоить доктора, сказать, что он, Том-надоеда, сейчас уйдет, а завтра явится попозже, чтобы дать доктору хорошенько выспаться…

– Не переживайте, дружище! – Холмс махнул Тому рукой, и весь заготовленный монолог рассыпался прахом. – Вы здесь совершенно ни при чем. Напротив, вы большой молодец! Просто у нашего милейшего Ватсона проблемы с музыкальным слухом. Не поверите, но из всей «Аиды» ему нравится только триумфальный марш. Представляете?

– Да, – согласился Том. – Я тоже люблю марши.

– И чтоб погромче?

– Ага.

– Я так и думал. Ну, давайте вашу скрипку!

– Вашу, сэр.

– Вы что, купили ее? Я немедленно верну вам деньги…

– Что вы, сэр! Старьевщик Драйзер отдал ее бесплатно. Когда я сказал ему, кто ищет скрипку, Драйзер аж позеленел. Стоит зеленый, по колено в тряпье, и плачет. Вот, говорит, дожил. Ты, говорит, Том, просто скажи мистеру Холмсу, у кого взял скрипку. И доктору Ватсону скажи. Может, и меня, горемыку, где пропишет – сподоблюсь вечности… О чем это он, сэр?

– Пропишу, – двусмысленно пообещал доктор. – Будет ему вечность. Дайте скрипку мне, Том. Я хочу видеть это сокровище. Боже, какой хлам… На твоем месте я бы заставил Драйзера приплатить тебе, как мусорщику.

В холеных руках доктора скрипичный футляр выглядел еще менее презентабельным, чем в могучих, покрытых мозолями ладонях Тома. Ободранный, весь в царапинах и потертостях, он был убог и жалок, как гроб бедняка. Собственно, формой этот футляр и напоминал гроб для младенца.

– Германский, – заметил Холмс, игнорируя откровенную брезгливость своего друга. – Такие «гробики» поставляют Кельн и Бремен. Кажется, палисандр. Плясали на нем, что ли?

– Рыбу резали. Потрохами воняет.

– Роспись видите? Там, где сохранилось? Ручная работа.

– Рафаэль, – съязвил доктор. – По заказу папы Льва Десятого.

– Замки латунные. Ручка кожаная, чужая. Ее прикрепили, когда оригинал порвался. Скобы разные… Не нашли похожей? Полагаю, вор принес скрипку нашему благодетелю Драйзеру пару лет тому назад, не раньше.

Брови доктора поползли на лоб:

– Почему вор? Обнищавший скрипач отдает инструмент старьевщику за пару монет. Пальцы дрожат, играть он больше не может, а стаканчик джина – великое искушение…

– Нет, это не скрипач. Музыкант сдал бы инструмент в заклад, надеясь выкупить со временем. Во-вторых, дорогой Ватсон, скрипка – не из того барахла, с каким легко расстаешься. Тут чувствуется привязанность, духовное сродство.

– Холмс! Не вы ли учили меня доверять фактам, и только фактам? Что это за аргумент: духовное сродство?

– Увы, друг мой. Старею, делаюсь сентиментален. Откройте футляр, прошу вас.

Скрипка напоминала ветерана-калеку. Лак местами облупился, на деке красовалось множество царапин. Завиток, венчавший гриф, был сколот по краям и выглядел уродливой шишкой. Жильные струны оборвались, свернувшись неопрятным клубком. По счастью, в футляре вместе с дряхлым смычком и канифолью хранился комплект запасных струн, но даже Ватсон, не будучи музыкантом, понимал, что счастье это очень относительно.

– Шейка удлиненная, – комментировал Холмс, развернув кресло к доктору. – Завиток вполне оригинален; вернее, был оригинален. Корпус из светло-красного дерева, лак большей частью сошел. Ватсон, внутри корпуса много пыли?