– Сгибаю стебли, – ответил он.

Я увидел, как он медленно идет по борозде, взмахивая рукой с причудливо сложенными пальцами.

Кукуруза гнулась. Простой взмах руки проминал широкие полосы в поле. Но стеблей незнакомец не касался.

Первый вопрос был простым, второй требовал раздумья. Наконец я сформулировал:

– Зачем вы гнете стебли?

– У меня приказ.

Он шагал размеренно и работал методично. Мне показалось, что его дело уже почти сделано. Закончив, он внезапно исчезнет, оставив меня озадаченным еще больше, чем до ночной прогулки по кукурузному полю.

– Эй, послушайте! – воззвал я. – Мне бы хотелось узнать, в чем тут смысл. Для чего вы, кем бы вы ни были, занимаетесь этим? И почему в секрете?

Он выпрямился, посмотрел на меня:

– А почему бы вам не спросить, с какой стати я должен отвечать на ваши вопросы? Почему бы не спросить, отчего я позволил вам увидеть меня? Отчего бы не поинтересоваться тем, что я могу открыть вам, и не настаивать на удовлетворении бессмысленного любопытства?

– Так откройте же, что можете! Я очень хочу знать.

– Иногда мы решаем, что настало время поговорить с кем-нибудь из населения планеты, где ведется наша работа. Мы рассказываем о простом и очевидном, будучи уверенными, что соплеменники не поймут говорившего с нами и не поверят ему. Но все же сказанное не пропадет даром – пусть даже нас услышит лишь единственный. В нем зародится знание. Конечно, он может усомниться в наших словах, но это не важно. Наши слова не определяются простыми категориями правды либо лжи, они всего лишь слои смысла, тонкие, проникающие друг в друга. Более того, предназначение любого деяния – и рассказа в том числе – никогда не бывает очевидным, простым и недвусмысленным. В мире нет простого и очевидного. В далеком прошлом мне довелось беседовать с вашим собратом, человеком. Его звали Гераклит. Он сказал: «Нельзя войти в одну и ту же реку дважды, равно как и дважды коснуться смертной природы в прежнем состоянии: она рассеивает и собирает, одновременно образуется и убывает, приближается и удаляется». Потому не принимайте намерения за истины.

– Но зачем вы гнете стебли?

– Быть может, единственная тому причина – дать вам повод записать эту историю и поведать другим. А быть может, причина моего разговора с вами вовсе не касается вас. Ваша задача – написать рассказ, получить за него плату и употребить ее себе на пропитание.

– Но мне же никто не поверит! Как можно поверить в то, что я встречался с инопланетянином, говорившим с Гераклитом!

– Поверят либо нет, вас это беспокоить не должно. Ни вы, ни прочие люди не нуждаетесь в правде.

– А в чем же мы нуждаемся?

– В уяснении того, в чем именно вы нуждаетесь. Но даже это уяснение – не цель. Цель – продолжать поиск. Но суть даже не в поиске, а именно в продолжении. Нужно продолжать поиск. Постоянно.

– До самой смерти?

– А кто сказал, что поиск кончается со смертью?

Он двинулся дальше. Я – следом.

– Великое делание может привести к любому результату. Оно не связано законами разума. Оно не подчиняется человеческим идеям о том, каким должен быть порядок мироздания. Я предстал перед вами таким, каким вы меня увидели. Но кто сказал, что это моя настоящая форма? И кто сказал, что нынешнее делание – моя настоящая работа?

На это я ничего не ответил. Помолчав немного, он добавил:

– Ни одна истина не справедлива повсеместно. Ничто не объяснит жизнь, ее очевидные устремления непостижимы для человеческого разума. Наш мир не только страннее, чем вы думаете, – он гораздо страннее, чем вы могли бы вообразить.

Когда я вернулся домой, то отыскал и прочел тексты Гераклита. Древний грек сказал много интересного. Например, такое: «Большинство не понимают того, что им встречается, да и по обучении не разумеют, но самим им кажется, будто они знают».

Или такое: «Владыка, оракул которого в Дельфах, не сказывает, не утаивает, но намекает».

Гераклит был толковый парень. Почитайте сами – это и вправду так.

Что же касается меня, то я исполнил должное: написал этот рассказ, на чьей правдивости не буду настаивать – но и отрицать ее не стану.

Разговор с вирусом Западного Нила

Иногда открытие, чтобы войти в нашу жизнь, выбирает не самый простой путь. Так было и с ДНК-компьютером.

Отложив дымящийся паяльник, Дженсен сказал:

– Ну вот, сейчас заработает.

На рабочем столе перед Бэйли стояло собранное устройство: на вид просто хаотичное нагромождение материнских плат, диодов, анодов, кремниевых чипов и самых главных деталей – заключенных в пластмассовые коробочки ДНК-процессоров. Где-то во всей этой каше прятался разъем для микрофона. Если Дженсен прав, у его компьютера беспрецедентная вычислительная мощность и скорость выполнения операций.

Дженсен был непризнанным гением и аскетом от кибернетики: средних лет, низкорослый, всегда смурной. Ни в одной крупной компьютерной фирме он не задержался по причине своих неортодоксальных взглядов.

В конце концов его нанял Бэйли, обеспечив финансирование из доставшегося от матери внушительного наследства.

Бэйли был долговязым, сутулым и высоколобым; ему недавно перевалило за сорок. На носу ненадежно примостились очочки.

– Точно заработает? – спросил он.

– А куда он денется… конечно, если теория верна. Давай-ка включим и проверим.

– Не спеши, – сказал Бэйли. – Сначала надо подыскать для него задачу.

– Будто не из чего выбирать? Задач полным-полно. Как насчет способа раз и навсегда покончить с войнами? Предотвратить надвигающуюся климатическую или геологическую катастрофу? Спасти Землю от целящих в нее астероидов?

– Все это очень важные вещи, – кивнул Бэйли, – но не стоит пока замахиваться на мировые масштабы. Я бы хотел, чтобы и задача была достаточно серьезной, и чтобы работу над ней можно было до поры держать в секрете.

– Кто платит, тот и ставит задачи, – пожал плечами Дженсен. – Я правильно догадываюсь: у тебя уже что-то есть на уме?

– Да, – ответил Бэйли. – И это всего три слова: лихорадка Западного Нила.

– Если не ошибаюсь, это египетский вирус?

– Первоначально обнаружен в Уганде, в районе Западного Нила. Его разносят комары, вводя в кровь людей и животных. Вирус вторгается в клетки центральной нерв ной системы, размножается там, добирается до мозга, вызывает воспаление его оболочек и смерть.

– Нешуточная гадость, – прокомментировал Дженсен.

– Да, но ее можно и нужно искоренить. Даже на изобилующих комарами территориях заражается не более одного процента комаров, и не более одного процента ужаленных людей заболевает этой лихорадкой. Вирус, конечно, может мутировать, причем довольно легко. Но на сегодняшний день ситуация вот такая.