– Ты зажигаешь фонарик, когда я не вижу.
– Нет! Клянусь, я…
– Сейчас проверим! – радостно воскликнул Мастерс.
Звать на выручку бортмеханика было бесполезно: Барстоу возился в кормовом отсеке, все еще надеясь починить освещение.
И вдруг лампы зажглись – очень медленно, слабо-слабо загорелись потолочные огни и озарили рубку. Хоть и приглушенный, свет все же резанул по глазам. Дженкинс как будто посмотрел на солнце.
Сощурив глаза в узкие щелки, метрах в десяти штурман увидел Мастерса. Пилот, искусавший себе губы в кровь, подобрался и замахнулся на него осколком плексигласового щитка.
– Починил! – кричал Барстоу. – Работают…
В следующую секунду огни, мигнув, погасли.
– Так, спокойно, – сказал Дженкинс Мастерсу.
Пилот не ответил, и штурман заорал в сторону кормы:
– Верни нам свет!
– Поработаю с ним завтра, – ответил бортмеханик. – А теперь пора заняться системой подачи топлива.
– К черту ее! – крикнул Дженкинс. – Мастерс меня сейчас…
Пилот накинулся на него с такой быстротой, что аж воздух загудел.
– Стой! – завопил Дженкинс. – Мы на месте! Прилетели!
– Куда прилетели? – переспросил Мастерс.
– На марсианскую станцию!
Радар загудел, оживая, и на экране показалось сферическое изображение искусственного спутника планеты.
– Мы прилетели. Ну же, парень, очнись. Сажай нас!
Прошло немало времени, прежде чем Мастерс отбросил осколок щитка и метнулся к пульту управления. Посадка превратилась в новый, ни с чем не сравнимый кошмар: заплата на иллюминаторе лишила Мастерса прямого обзора, и он вынужден был полагаться исключительно на радар. Короткая вспышка света ослепила его, и он не мог различить светящихся приборов на панели. Так, пыхтя от усердия, он невидящими глазами пялился перед собой.
Экипаж облачился в скафандры – воздуха на посадочной площадке не было. Барстоу и Дженкинс не раз садились на этой станции и, даже ничего не видя, знали, что делать.
Спутник, хоть и был одной большой машиной, засек «Персефону» с помощью авторадара. Все его системы с шумом ожили: засверкали посадочные огни, выкатились направляющие, грузовые краны выдвигали и разворачивали стрелы. Пробужденные тем же сигналом и питаемые от того же источника, что и прочая техника, роботы – служители станции – выбегали встречать грузовоз.
Мастерс до того торопился увидеть свет, что при заходе на посадку едва не разбил корабль. При снижении поврежденные двигатели не сработали как надо. Перед глазами у Мастерса все плыло, дрожащими руками он пытался нащупать на пульте нужные кнопки и переключатели. Со страшным скрежетом судно днищем врубилось в посадочную полосу и по инерции заскользило вперед, оставляя за собой борозду и сшибая по пути роботов.
Дженкинс честно предупреждал Мастерса, что скорость они развили слишком высокую, но – тщетно.
На самом краю посадочной площадки корабль наконец встал, успев до этого снести с полдесятка построек.
Трое космонавтов со всех ног поспешили к воздушному шлюзу. Открыли первый люк, забрались в камеру и, подождав, пока давление выравняется, открыли следующий. Падая и чертыхаясь, выбрались наружу и…
– О нет, – выдохнул Барстоу. – Это же не мы…
– О да, это мы, – сказал Дженкинс, – врезались в электростанцию.
На посадочной полосе царила мертвая тишина: роботы, направляющие и все огни, привязанные к одному источнику питания, заглохли.
Мастерс разразился безумным хохотом.
Их окружала полная, непроницаемая тьма.
В девять часов Ричард Мевинс как штык стоял у дверей лаборатории Карпентера. Уже входя, он подумал: а нельзя ли отложить эксперимент? Хотя бы пока тошнота не пройдет? Впрочем, достаточно было взглянуть на решительное лицо профессора Карпентера, чтобы понять – просить отсрочки бесполезно.
– Здравствуйте-здравствуйте. – Карпентер подошел, принял у Мевинса пальто и бросил на спинку стула. – Не будем откладывать дело в долгий ящик. Последнюю волю изъявили? Наследника уведомили? Тогда приступим. – И Карпентер отошел к стене, покрытой бесчисленными реле и датчиками.
– Идеально! – констатировал он, повозившись немного с настройками. – Прошу, юноша, залезайте!
Он указал на цилиндрическую освинцованную капсулу на полу. Мевинс медленно, боязливо приблизился к ней. Поразительно, как сам Карпентер – будь он хоть трижды гений – сохраняет ледяное спокойствие?! Хотя чего ему волноваться? Не своей жизнью рискует!
– Вы точно все правильно настроили и подсоединили? – спросил Мевинс. – Нигде проводок не отошел?
– Разумеется, все в порядке, – ответил Карпентер и гордо оглядел заставленную оборудованием комнату: реле, переключатели и прочее – все, что отправит Мевинса в иную эпоху. – Ну же, залезайте и ложитесь.
Мевинс осторожно опустился в камеру, и люк за ним тут же захлопнулся. Длиною в три и высотой в полтора метра цилиндр напоминал саркофаг. Только бы сравнение не оказалось буквальным…
Мевинс посмотрел на панель управления. Еще раньше на ее имитации Карпентер показал, что и когда нажимать, чтобы вернуться назад, в свое время. Ох, как сложно! Мевинс ни за что не справится, все забудет.
Через окошко в дверце он следил, как коренастый Карпентер шустро снует между массивными приборами. Наконец ученый подошел и, заглянув внутрь, радостно произнес:
– Надеюсь, вернетесь целым и невредимым.
Похоже, таким вот неказистым образом он желал Мевинсу удачи. Или… желал удачи себе, чтобы эксперимент удался? С ходу профессора не понять.
– Прощайте, – сказал ученый и потянулся к кнопке пуска. Мевинса охватила паника. Все так зыбко и ненадежно. Подопытного может согнуть в бараний рог из плоти и кожи, а то и вовсе съежить до размеров амебы. И это еще далеко не все, беззаботно обещал Карпентер. Дело, говорил он, в коэффициенте трения пространственно-временного континуума.
Но возможно, Мевинс и не пострадает. Лишь на это он и рассчитывал с самого… да, с самого апреля, когда в читательской колонке журнала «Магия науки» опубликовали довольно длинное письмо. В нем некий профессор Карпентер высмеивал описанную одним из постоянных авторов журнала машину времени: дескать, любой дурак поймет – такая машина работать не будет, ведь автор «изобретения» совершенно не учел функцию временного сдвига и принцип переноса! Для пущей значимости Карпентер привел в письме несколько уравнений, которые помогли бы осуществить задумку.
Под письмом профессора редакция поместила собственный комментарий: «Ну, есть смельчаки? Проверим теорию?»
Добровольцем вызвался Мевинс: отправил Карпентеру письмо, в котором горячо хвалил его за смекалку и предлагал себя в качестве первого пассажира машины времени. Зачем? Мевинс и сам не понимал. Если честно, он постоянно – полушутя – вызывался добровольцем то для путешествий на Луну, то на альфу Центавра…