Как ни странно, скорее всего принесут стул, стакан горячего чая и побегут за врачом.
Воспитывать-то Наставники умеют. Вот только от результатов меня коробит.
Я легонько толкнул дверь – она мягко открылась. Никаких замков.
Холл был выдержан совсем в другом стиле, чем в «Матушкином свете». Огромный, на весь первый этаж. И все белое, сверкающее. Неровные стены и изломанный плоскостями потолок. Такое впечатление, что находишься в ледяной пещере. Светильников на виду тоже нет, слегка мерцают сами потолочные плоскости. Красиво. Но зачем такой интерьер, геометры ведь ничего не делают зря? Вдоль стен – мягкие круглые кресла, обтянутые белой тканью, на полу – толстый ковер. Ступать боязно, наслежу. А убираться-то придется детям, в рамках подготовки-к-труду…
Войдя, я притворил дверь. Вслушался. Тихо. Нет никого. Найти бы схему этажей, выяснить, где живут Наставники. Ввалиться к Перу и мрачно сказать: «За тобой должок, еще с воли тянется…» Ох не поймет Пер. Не оценит лагерного юмора.
Из холла вели две лестницы, одна наверх, другая вниз. Значит, еще и подземные этажи есть? Несколько дверей наводили на мысль о лифтах, но туда соваться не хотелось. Еще три двери я сразу опознал как выходы из башни – те, в которые безуспешно ломился совсем недавно.
Хорошо хоть никакой охраны…
Стоп. В «Матушкином свете» у дверей стоял дневальный!
Я обернулся, теша себя надеждой, что ночью детей дежурить не заставляют.
Но дежурный в наличии имелся. В нише у двери, под огромным блестящим гарпуном, висящим на крюках. Мальчик сам-то был ростом с этот гарпун. Сейчас он мирно спал, вытянувшись на полу.
Я покачал головой. Наверное, есть какой-то высший педагогический смысл в этих вахтах у незапертых дверей. Воспитание ответственности, чувства гордости за свой интернат, за его символ. Да и нечасто им приходится так дежурить, воспитанников в каждом интернате – сотни. Н-да. И все-таки мне куда более правильным казался сон этого мальчишки.
Будь он постарше, я бы не удержался. Снял бы с крюков священный гарпун и спрятал за какое-нибудь кресло, в лучших традициях курсантских времен. Опошлить ветхие символы, что может быть достойнее? Но малышу было лет девять, не больше. Я постоял, глядя, как он улыбается во сне. Мне хотелось погладить его по голове, но он бы наверняка проснулся от незапланированной ласки. Так что я тихонько, на цыпочках, прошел к лестнице и стал подниматься.
Где ты можешь быть, Наставник Пер?
Я должен тебя увидеть. Посмотреть в глаза. Задать пару вопросов.
Пора Нику Римеру и его любимому Наставнику поговорить начистоту!
Лестницу я выбрал правильно, здесь шли жилые этажи. Я без колебаний миновал второй и третий – там двери были натыканы слишком часто. Это комнаты подопечных.
На четвертом этаже я остановился.
Круглая лестничная площадка чуть шире, чем внизу. И лампы светят ярче. И дверей всего шесть. Вполне возможно, что Наставники живут здесь.
Я бы обследовал еще и верхние этажи. Начинать действовать лучше, оценив ситуацию в целом. Но мой взгляд остановился на клочке белой ткани, небрежно приколотом к одной из дверей.
Белый бант.
Тот, что пыталась повязать мне на шею Катти.
Сердце забухало в груди, ладони вспотели.
Боевая трансформация?
Я не стал отвечать куалькуа. Подошел к двери, потрогал бант. Тот самый или очень похожий. Отцепив с булавки, я аккуратно повязал его себе на шею. Жалко, что нет зеркала. Интересно посмотреть, как сочетаются голые ноги, грязная рубашка и белый бант.
Потом я постучал.
– Входи, Ник, – негромко произнес голос Наставника Пера. – Разблокировано.
Я коснулся двери, и та уползла в стену.
– Доброе утро, Наставник Пер, – сказал я, входя.
Здесь, в «Белом море», комната Пера была гораздо больше. Трапециевидной формы, и все пространство у дверей заставлено какими-то нехитрыми агрегатами. Пружины, противовесы, рукояти. Несложно было догадаться, что это спортивные тренажеры. Их поснимали, стащили к двери, но еще не успели вынести из комнаты. Наверное, прежний жилец очень серьезно относился к физической подготовке.
– Проходи, Ник. Садись.
Наставник Пер даже не посмотрел на меня. Сидел спиной, глядя в экран, показывающий холл, где мирно спал мальчик-дежурный.
Кресла были далеко, садиться на расправленную кровать я не хотел. Поэтому примостился на седле тренажера, подозрительно напоминающего велосипед. Эх, не суждено мне прославиться как великому изобретателю, велосипед геометры и сами придумали.
– К чему эти вахты у дверей, Пер? – спросил я. – Детям надо спать по ночам.
– Детям надо привыкать к ответственности. И в первую очередь – к ответственности за других. Этот малыш, увы, пока далек от идеала.
Наставник Пер развернулся в своем кресле. Окинул меня внимательным взглядом. Конечно, он уже видел меня – на экране, и любопытства в его глазах не было.
– Досталось тебе, Ник, – сказал он. – Позволишь по-прежнему называть тебя Ник?
– Почему бы и нет?
Наставник вздохнул:
– Да потому, что ты вовсе не Ник Ример. Не мой подопечный.
Невозможно честно обыграть шулера. Невозможно тайно проникнуть в цивилизацию шпионов.
– С чего такой вывод, Наставник?
– Твои реакции, парень. Ты вел себя почти как Ник… с учетом амнезии, разумеется. Я не сразу догадался поднять архивы операции «Тень». Лишь после всего… когда пришел в себя. Ник не ударил бы меня, парень. Он мог нагрубить, расплакаться, уйти, перестать разговаривать. Не более того. А вот для жителей Тени эта реакция вполне нормальна. Символический удар, знак презрения.
– Не только для жителей Тени…
Значит, геометры бежали еще от одной расы гуманоидов? От людей, способных поступать, как я?
– Может быть, парень. Ядро велико…
Они пришли из центра Галактики! Ну конечно же! Небо, пылающее от звезд!
– Как мне тебя звать?
– Петр.
– Пер? – Наставник растерялся.
– Петр, – как можно тщательнее выговаривая звуки, произнес я. В их языке «т» было совсем мягкое, почти неуловимое. Переводить с русского языка на язык Родины оказалось трудно.
– Петер… – произнес Пер, напомнив мне Эльзу из «Люфтганзы». Господи! Это ведь было меньше двух недель назад! Космопорт Хикси, кружка пива в баре… – Петер, скажи, Ник Ример жив?
– Мертв.
– Его убил ты?
– Нет. Мне кажется, он был хороший человек, Пер. Я бы не смог его убить.
– А плохого – можешь?
– Могу, – честно признался я. – Теперь могу.