Мама взяла Эрика с собой на маяк и попросила Бленду остаться. Как только они зажгут лампу, они вернутся с лестницей и на ней перетащат маячника в дом. А пока он будет лежать здесь, в расщелине, укрытый пледом, который принес ему Эрик.
Бленда обернулась и посмотрела на маяк. За стеклом, в слабом, мерцающем свете фонарика двигались две фигуры, отбрасывая изгибистые тени. Значит, они уже там. Лишь бы они поскорее зажгли маяк и вернулись.
Из расщелины ее гнал не только холод. Ей было противно сидеть с человеком, которого она презирала. Сперва он хотел ни за что выпороть Эрика. Потом поднял руку на нее. И, в довершение всего, чуть не подстрелил чайку, к которой Эрик был так привязан.
Но у него ничего не получилось. И теперь он лежал тут со сломанной ногой. Поделом ему, думала Бленда.
Услышав стон, она заглянула в расщелину. Прислонившись к скале, маячник полулежал под пледом. Хорошо, что они укрыли его, и ей не видно эту жуткую подвернутую ногу.
Сломать лодыжку наверняка очень больно, но смотритель отказался от помощи. В первую очередь следовало зажечь маяк. Что ж, надо отдать ему должное — этот человек готов был терпеть чудовищную боль, лишь бы горел маяк и никто не сел на мель по его вине.
Лицо смотрителя было бледно, жемчужные капли пота блестели на лбу. Однако, несмотря на испарину, его тело пронизывал озноб. Взгляд его отсутствовал, он словно не замечал Бленду.
«Сейчас он беспомощен, — думала Бленда. — Если бы мы не пришли ему на помощь, он бы умер».
Бленда видела, как пот струится по его лицу, застилая ему глаза, и подумала, что надо промокнуть его платком. Чтобы достать платок из кармана юбки, она встала, придерживаясь за скалу, где лежала винтовка. Краем глаза она заметила, что маячник дернулся, словно хотел бежать, но сдвинулся лишь на несколько сантиметров назад. Он вышел из оцепенения, и в глазах его Бленда прочла страх.
Смотритель маяка, здоровый, взрослый мужчина, испугался маленькую девочку. Как такое возможно? Неужели он и правда думает, что она способна причинить ему вред?
Бленда хотела успокоить его, но, не подобрав нужных слов, медленно опустилась на камень.
В ту же секунду загорелся маяк, озарив белым светом остров и море вокруг. Мама и Эрик вот-вот вернутся, и тогда они положат смотрителя на лестницу, перевяжут ремнями и отнесут в дом.
Что будет потом, Бленда не знала. Но знала одно: в этот день что-то изменилось, и не она одна понимает это.
Вот уже послышались голоса мамы и Эрика. Бленда повернулась и увидела, как они спешат к ней по неровным камням.
— Они идут, — сказала Бленда человеку в расщелине. — Они вот-вот будут здесь.
Лилла Эйдершер, 28 сентября 1917 года
Папа! Сегодня столько всего случилось, что я даже не знаю, с чего начать. Во-первых, я поняла, что я сильнее, чем думала. Что рядом со смотрителем Нурдстеном я не маленькая беззащитная девочка, а такая же сильная, как он. Конечно, не физически, а в другом смысле.
Во-вторых, мама наконец перестала молчать. Понимаешь, смотритель хотел выпороть Эрика, а мама, как ты знаешь, этого никогда и никому не позволит. Увидев, что мы объединились против него, смотритель вышел на улицу, а мы остались сидеть в кухне. Я подумала: наконец, наконец все это кончится и мы вернемся в Гётеборг. Но мама — я ее просто не понимаю! — она сказала, что мы остаемся и что теперь наконец все будет так, как она надеялась, что смотритель не будет больше командовать и нас с Эриком никто, никто не обидит. Не понимаю, как она могла на это рассчитывать? Неужели она и правда думала, что этот человек способен измениться?
Но потом все развивалось очень быстро. Смотритель вернулся в дом за винтовкой, Эрик вскочил и побежал за ним. Он кричал, умоляя его не стрелять в чайку, и мы с мамой не знали, что делать. Потом раздался выстрел, мы выбежали на улицу, смотритель был ранен, и Эрик звал нас на помощь.
Маячник лежал в расщелине, его нога была жутко вывернута, наверняка причиняя ему чудовищную боль. Но в ту минуту он думал только о том, что надо скорее зажечь маяк. Поэтому мама и Эрик ушли, а я осталась с ним одна.
И тут, папа, случилось самое удивительное. Я сидела и думала, что так ему и надо, что это наказание за все то зло, которое он причинил мне и Эрику. И что он — дурной человек, первый по-настоящему дурной человек, с которым мне довелось встретиться в моей жизни.
Но потом я посмотрела на него и увидела, что ему больно, что он дрожит от холода, хотя мама укрыла его пледом, но при этом обливается потом. И тут, вопреки всему, мне стало жаль его, я захотела вытереть ему лоб, показать, что я ему сочувствую. Но стоило мне приподняться, как он отпрянул назад, и я увидела, что он боится. Теперь, слабый и беспомощный, он боялся меня! Я не могу объяснить это лучше, но мне кажется, что именно так оно и было. Он не дурной человек, ему просто страшно, и потому он запугивает других. Как по-твоему, папа, я права?
Потом мы увидели, как загорелся маяк, а потом пришли мама с Эриком, и мы вернулись домой. Мама наложила смотрителю шину, завтра она отправится с ним в Гётеборг, в больницу. Они привезут из города сменщика, который будет следить за маяком, пока смотритель не поправится. Завтра весь день мы с Эриком проведем здесь одни.
Я слышу, как за окном гуляет ветер, звезд на небе не видно, все затянуто облаками. Но маяк светит в мое окно красивым ясным светом, и мне кажется, что все изменится, хотя я пока не знаю как.
Твоя Бленда-Звездочка
Серые рассветные сумерки окутывали остров, когда Тура, погасив маячный фонарь, возвращалась по тропинке к дому. На западе темные тучи так низко плыли над морем, что казалось, они скользят прямо по воде. Было по-утреннему холодно, Тура поежилась. Ей не хотелось ехать в Гётеборг. Но не потому, что ее беспокоило предстоящее путешествие на лодке. Она волновалась, как она оставит Эрика и Бленду одних на острове. Она спросила Карла, нельзя ли взять детей с собой, ведь их бы это очень обрадовало, но Карл сказал, что дети будут обузой.
В путь решили тронуться как можно раньше, на рассвете, как только Тура потушит маяк. Встав у причала Шепсбрун в Гётеборге, она побежит за подмогой, чтобы доставить Карла в Сальгренскую больницу. Доктора займутся его переломом, а Тура тем временем сходит в лоцманскую контору и попросит найти им помощника, который последит за маяком, пока Карл не встанет на ноги. Если все пойдет по плану, то еще до наступления темноты они втроем — Карл, сменщик и она сама — вернутся на маяк.
Но что, если план не сработает? Вдруг Карла положат в больницу? Вдруг в лоцманской конторе не найдется сменщика? Вдруг что-то случится с детьми на острове? В том, что они прекрасно справятся без нее, Тура не сомневалась: дома, в Хаге, они всегда оставались одни, когда она уходила на работу, но там рядом были люди — соседи, к которым, если что, можно обратиться за помощью. Здесь, на острове, не было никого.
Туре не хотелось ехать, но она понимала, что у нее нет выбора. Без ее помощи Карлу не добраться до больницы.