Ворота в кирпичной стене были открыты. Уже третьи открытые ворота, что я встретил за последний час в Сэлиджии.
Дом — массивная серая крепость в три этажа и пять башенок — возвышался в конце яблоневой аллеи. Из окон первого этажа валил густой бело-серый дым. По саду метались три или четыре лошади и какие-то мелкие фигуры, кажется, зеленые гоблины из обслуги.
Мне заслонил путь рыцарь, простоволосый дядька с тяжелым клинком — опоздавший к увольнению заместитель руководителя труппы. Постепенно, но мы пришли к взаимопониманию. Я полоснул его по горлу, после чего он перестал испытывать ко мне претензии и уволился из этой жизни навсегда.
Я перешагнул тело. В доме звенело и грохотало, дым сочился уже из окон второго этажа. Меня объял ужас. Особняк горит, уж точно — задымлен, как в этом чаде мне найти гарем и Виджи? Гритт, Гритт, ведь она задохнется! Я живо представил, как она бьется о запертые двери и решетки на окнах, хватая вместо воздуха дым, бьется, затихая…
Когда я был на полпути, двери под портиком раскрылись, и из проема в клубах сизого с прожелтью дыма, спиной, выбрался сам Аерамин А. О. Фаерано. Я мгновенно узнал его по тощей фигуре и сальным волосам. Он был слишком занят, ибо, одновременно кашляя и чихая, боком волочил тяжелую, гм, я бы сказал — великую торбу. Таков финал ничтожеств от власти — трусливое бегство с добычей. До конца бьются только великие люди.
— Фаерано! — крикнул я.
Призрак прошлого оглянулся, демонстрируя багровый ожог на всю левую щеку. К его косоглазой роже прикипело выражение крайнего изумления и страха. Фаерано был без доспехов, одежду испятнали подпалины.
Раздался лязг железа. Фаерано отскочил. На крыльцо спиной выдвинулся простоволосый храмовник. «Че… и ела…!» — значилось на его обгорелой накидке. Рыцарь отчаянно оборонялся, пятясь назад, но вдруг всхрипнул — и немудрено, ибо из его затылка вынырнул кончик меча. Храмовник опрокинулся на ступени из серого гранита.
Затем, разгоняя клубы дыма, появилась она. Виджи. Добрая фея. Бледная, в облаке разметавшихся медовых волос, проткнутых полыхающими кончиками ушей. Источающая гнев и ярость. В одежде, которую мог назвать таковой лишь слепой, и то — на ощупь: нечто воздушное, полупрозрачное, состряпанное наспех из розовой занавески. (Уже позднее я узнал, что Фаерано постоянно держал своих наложниц нагими.) В одной ее руке был клинок — тот самый, эльфийский, и где достала? — в другой… Понимаете, если очень, очень, очень миролюбивую и милосердную львицу заключить в гарем и подвергать унижениям, она перестанет быть милосердной.
В другой руке моей женщины была отрубленная голова с толстогубым, обрюзгшим лицом евнуха. Пока я приходил в себя, Виджи шагнула вперед и огрела этой башкой Фаерано. Потом добрая фея нанизала его на клинок, ударив точно в сердце, и швырнула голову евнуха на труп гроссмейстера ордена Чоза.
Иногда, если спаситель не спешит со спасением, эту работу нужно проделать самому.
Она обернулась ко мне, и ее лицо вспыхнуло.
— Добрая фея… — прошептал «освободитель», чувствуя себя распоследним дурнем. — Добрая фея… моя Виджи…
Она топнула босой ножкой, крылья ее чудесного носа затрепетали.
— Ты, — сказала она, — ты…
— Я, Виджи, — сказал я, опустив клинки и не отрывая взгляда от ее пылающих глаз.
— Слушай меня внимательно, Фатик М. Джарси, — сказала она, тяжело дыша. — Больше никогда… ты слышишь? — никогда не смей от меня убегать!
Мы еще не закончили обниматься, как из дымящего проема дверей особняка повалили полунагие закопченные девицы. Раз, два, три… я сбился со счета на втором десятке. Блондинки, брюнетки, рыжие… Замыкал процессию эльфийский принц, одетый в какую-то рабочую дерюгу. Он пылал яростью, а меч — тот самый эльфийский меч-близнец, был обагрен кровью по самую рукоять.
— Ненависть! — воскликнул Квинтариминиэль, завидев меня, и сделал глаза больше, чем у кота, застигнутого за непотребными делами верхом на ботинке. — Провисать через длинный и средний!
— Это гарем, — безлично сказала Виджи, ненароком коснувшись меня обнаженным плечом. — Человек Фаерано держал их взаперти, как рабынь…
Девицы кашляли, с хрипом втягивали воздух, подрагивая тяжелыми грудями, гномы смотрели на них (да-да, я про груди), открыв рты. По саду носились лошади, на улице орали и звенели оружием.
Я никогда не спрашивал Виджи о том, что произошло — и происходило — с ней за дверями особняка Фаерано. Эта тайна навсегда осталась ее личной тайной.
— Фатик, — сказала Виджи. — Это несчастные пленницы… Нужно помочь им обрести дом.
В словах ее звучала непреклонность. Гри-и-и-итт! Эльфийские гуманность и милосердие! Точно так же она отзывалась о шаграутте, который намеревался закусить всем моим отрядом!
Принц глянул на меня и заявил:
— В глаз прокатку! Это приведет к пятнистым последствиям!
И я так думал, честное слово. В глаз, пятна, ай, что там говорить! Но перечить Виджи сейчас? Нет, я не стал этого делать. Боевое безумие отпустило… Все было хорошо. Почти хорошо.
В доме Фаерано что-то взорвалось.
Я отогнал гарем к входу в особняк и пересчитал по головам. Получилось пятнадцать человек… женщин… барышень… дамочек мягких и чувственных… Девиц, ведь они лишились хозяина, а в брак с Фаерано, разумеется, не вступали, так что я мог называть их девицами. Помочь обрести им родину? Виджи, родная, ты, верно, хочешь, чтобы я спятил?
Она спокойно смотрела на старину Фатика своими серыми глазищами, ожидая от него действий. Гномы смотрели. Девицы смотрели. Олник смотрел — и все из моей команды, включая Монго и безумного архиепископа.
Ладно…
Я заглянул в торбу Фаерано и подозвал Олника-первого.
— Нынче после битвы найдешь Рондину и скажешь ей, что видел, как меня прирезали два злодея. Так и скажи: «злодея». Один человек без правого уха, второй тролль без левого глаза, пусть ищет по этим приметам.
Олников брат-близнец задумался:
— Прирезали насовсем, Бешеный Топор?
— С концами. Скажи, была уличная свалка, я вдруг встрепенулся, заорал: «Без меня не начинать!» и ринулся в толпу. Там-то меня и прикончили. А сейчас возьми десяток гномов и ступай в свой лагерь. Скажи старшинам, которые остались на хозяйстве, пусть подгонят к северным воротам четыре фургона. В них пускай уложат провиант до Зеренги на двадцать пять человек и десять гномов-охранников, спальники и пледы в том же количестве, палатки — многоместные, чтобы и люди поместились. Так же нам нужны килты и рубахи — по шестнадцать штук. Пусть явится кто-то из старшин — я рассчитаюсь за фургоны и прочее и дам им денег на новую дымовальную машину. А вторую — пусть им оплатит Рондина! А, да! Пусть дадут несколько походных котлов и сковородок!
Торба Фаерано, набитая золотом, воистину оказалась великой.