— Какого черта?
Одна из занавесок снизу была отдернута на фут. Достаточно, чтобы я видел луну в безоблачном небе. Створка окна была приподнята дюйма на три. Я оставлял занавески задернутыми и окно закрытым.
Запах шел снаружи.
Я забыл про грубиянок в коридоре. Происходило что-то более зловещее. Может, я должен радоваться, что они меня разбудили.
Я подошел к окну. Оно было открыто настолько, чтобы я мог высунуться. Однако все тени на другой стороне улицы выглядели так, будто в них пряталось что-то гниющее.
— Сдается, я утратил хватку, — сказал я. — Возможно, я не подхожу для этой работы, Белинда. Позволь спросить менее раздраженно: чему обязан?
Белинда оценила ситуацию с окном.
— Я привела лекаря.
Она и мисс Т. раздвинулись.
Маленький, полный, лысый человечек прошел между ними и принюхался.
— Надеюсь, это пахнет не от моего пациента.
Лекарь носил тускло-черную одежду в стиле, объявленном вымершим сто пятьдесят лет назад. И заслуженно. Морли должен был отшатнуться от его наряда, даже будучи в коме.
Лекарь состоял в культе под названием Дети Света. Гаснущего Света. Главным догматом культа было — никакого секса. К тому же Дети Света были воинствующими пацифистами; из тех, что желают выбить из тебя все сопли, если ты пытаешься заявить, что войной можно что-нибудь решить. Они были утвердившимися в вере добродеями, но такими самодовольными и уверенными в своей правоте, что большинство людей их терпеть не могли.
Они содержали бесплатные столовые. Они содержали приюты для бездомных. Они содержали бесплатные клиники. Они старались заполучить контроль над самой большой, полностью коррумпированной благотворительной больницей Танфера, «Бледсо». Они сделали много добра для множества людей. Их лекари немного использовали магию, но Холм закрывал глаза на их незаконные операции, потому что Дети Света держались в рамках благотворительности.
Будучи циничным по натуре, я, думая о Детях, главным образом гадал, откуда они получают свои доходы.
Спасти жизнь другу Королевы Тьмы — это могло вытрясти серьезное денежное пожертвование. Если только она не решит утопить лекаря, чтобы тот не разболтал о состоянии и местопребывании Морли.
— Простите, — сказал безымянный пухлый персонаж.
Никто не дал ему инструкций. Он протиснулся в комнату и шмякнул свой саквояж рядом с кроватью. И начал исследовать то, что осталось от моего друга.
Я подтащил Белинду к окну. Прежде чем его закрыть, я с помощью указательного и большого пальцев измерил щель.
— Как только он сумеет выкарабкаться, я хочу перевезти его к себе.
— На Фактори-слайд или на Макунадо-стрит?
— На Макунадо. Никто туда за ним не придет.
— Я бы предпочла перевезти его к себе.
Я не спорил. С Белиндой спорить бессмысленно. Она все равно будет делать все по-своему, пока вокруг рушится империя. Однако на сей раз она, возможно, была права. В резиденции Контагью не проживал логхир, зато там имелись укрепления. Тамошние туалеты и всяческие удобства были превосходными.
— Может пройти много времени, прежде чем он сумеет путешествовать так далеко.
Я уже посещал берлогу Контагью под давлением ряда обстоятельств. Человек мог жить там со всеми удобствами. А еще он мог войти туда — и пропасть навеки.
— Он никуда не отправится, пока не будет готов, — заявила Белинда.
Ее бледный палец с длинным карминовым ногтем постучал по подоконнику.
Я кивнул.
В этом месте что-то поблескивало. Что-то высыхало. Это напомнило мне след, оставленный мигрирующим слизняком.
— Пришли мне фунт соли, — прошептал я.
Может, она и была Белиндой Контагью, но к тому же еще и девушкой. И ничего не знала о соли и слизняках.
— Хорошо, — озадаченно проговорила она.
Лекарь объявил:
— Я сделал все что мог. Он не умрет. Но ему еще долго поправляться. Возможно, его пырнули проклятыми клинками.
Это пахло религией, в чем не было смысла. У Морли имелись враги, которые с радостью проделали бы в нем кучу дыр, если бы это могло сойти им с рук. Но они не были религиозными психами и не были такими невыразимо отвратными, чтобы охотиться не только за его жизнью, но и за его душой.
— Должно быть, женщина, — пришла к заключению Белинда.
Ни один мужчина не был настолько мстителен.
— Я не знаю, что происходило в его жизни, — заявил я. — Я вижусь с ним только тогда, когда мы заглядываем в «Виноградную гроздь» после театрального представления. Ты же знаешь мою ситуацию.
— Я пыталась поговорить с Тинни. Хотела, чтобы она знала, что происходит.
Мне не понравился ее тон.
— Я была вежливой и почтительной, Гаррет. А она — нет.
Мне очень не понравился ее тон. Тинни могла разобидеться.
— Она очень не уверена…
— Я просто попыталась объяснить ей сложившуюся ситуацию. Она не заставила кого-то воспылать к ней любовью. Дело было не в ней.
Почти наверняка моей дражайшей не удалось свести более интимного знакомства с лютой болью главным образом потому, что она была моей дражайшей. Можно ли все еще заставить ее это понять?
Тинни не могла так сильно измениться. Да и как могла бы? Она была умницей. Она понимала, что такое реальный мир. Она делила со мной его суровую реальность. Она умела разбираться в вещах. Она еще годы назад обнаружила, что Тинни Тейт не является центром, осью или любимым ребенком мироздания.
Меня пробрал озноб, как будто в полночь на бульваре я был обязан промчаться мимо кладбища.
Тут на меня снизошло просветление.
— Мы видим симптомы, но не болезнь.
Белинда фыркнула. Ее больше интересовало наблюдение за высыхающей слизью.
Я перестал беспокоиться о своих проблемах и проверил, как там мой товарищ. Цвет его лица и дыхание стали лучше. Он выглядел так, будто готов был очнуться.
Пухлый член культа ушел, а мы с Белиндой переглянулись с широкими дурацкими ухмылками.
Поверив, что ее с Морли может связывать что-то помимо бизнеса, я прямехонько напросился на неприятности.
Мы были одни.
Все трое.
Морли доблестно сражался, пытаясь спастись от ночных кошмаров. Я плутал по собственному царству страха, где моя неопределенная любовь к другу могла стоить мне всего остального, чем я дорожил.
Белинда сидела рядом со мной на раскладушке. Мы прислонялись спинами к двери. Белинда мысленно блуждала так далеко, что я гадал: сможет ли она вернуться. Может, она пыталась найти Морли, чтобы привести его домой.