Так Чапай вернулся в органы — с пакетом, где лежали две бутылки кефира и нарезной батон, в одной руке, и тросточкой, которой обзавелся на случай внезапного обострения артрита, в другой. Ни формы, ни служебных документов, ни, тем паче, оружия вежливый Федор Филиппович ему не выдал. Каких-то особенных полномочий Василий Иванович тоже не получил, да он во всем этом и не нуждался. На пенсии оказалось до чертиков скучно, и было приятно сознавать, что о нем не забыли, вспомнили и сочли возможным доверить какое-никакое дело — причем, судя по тому, что вербовать его явился не зеленый лейтенантишка, а целый генерал, дело весьма ответственное, невзирая на кажущуюся его простоту.
Впрочем, по поводу простоты отставной особист нисколечко не заблуждался. Автомат Калашникова образца тысяча девятьсот сорок седьмого года тоже устроен сравнительно просто, а с того самого года и по сегодняшний день был и остается самым продаваемым и распространенным в мире оружием. Что уж говорить о работе компетентных органов! В этой работе никакой простоты, кроме кажущейся, не бывает — это Василий Иванович усвоил, как таблицу умножения.
Работа его заключалась в следующем. Время от времени ему на мобильный поступал звонок. Звонили всякий раз с нового номера, и главной обязанностью Василия Ивановича было этот звоночек не пропустить. Голос в трубке тоже менялся от раза к разу — иногда он был женский, иногда мужской. Со временем Чапай преисполнился уверенности, что звонит ему один и тот же человек, голос которого изменяется с помощью одного из новомодных электронных устройств, в которых отставший от движущегося семимильными шагами прогресса Василий Иванович абсолютно не разбирался, да и о самом их существовании знал только из детективных сериалов.
Звонивший просил пригласить к телефону какого-нибудь Ивана Ивановича или Самуила Яковлевича, а затем, обнаружив, что ошибся номером, извинялся и клал трубку. Иногда извинений не было; время от времени у Василия Ивановича спрашивали, когда же явится вызванный три дня назад водопроводчик, или просили прислать на дом такси. Все эти якобы ошибочные звонки всегда означали одно и то же, а именно, что надо одеваться, брать в руку тросточку и отправляться на бульвар.
Там, на бульваре, где распивающая пиво и слабоалкогольные энергетические напитки молодежь мирно соседствовала с вездесущими доминошниками и шахматистами пенсионного возраста, его уже дожидался Федор Филиппович. Не здороваясь и вообще не подавая вида, что знаком с ним, Чапай присаживался на его скамейку, доставал из полиэтиленового пакета большой почтовый конверт со специально припасенными хлебными крошками и принимался кормить голубей, которых, откровенно говоря, горячо и искренне недолюбливал. Рядом с Федором Филипповичем на скамейке всегда лежал точно такой же желтый конверт; разбросав крошки, Чапай клал свой конверт подле генеральского, любовался голубями еще минуту или две, а затем прятал в полиэтиленовый пакет конверт Федора Филипповича, вставал, и, не прощаясь, уходил. Рядом с генералом на садовой скамье оставался лежать пустой конверт из-под хлебных крошек, о дальнейшей судьбе которого Василий Иванович мог только гадать.
Придя домой, он вынимал из большого желтого конверта другой, поменьше, и откладывал его в сторонку. Достав из секретера презентованную генералом шариковую ручку, включал вмонтированный в ее нерабочий конец ультрафиолетовый светодиод и направлял фиолетовый лучик на пустой конверт. В ультрафиолетовом свете на лицевой стороне конверта становилась видна надпись: адрес, по которому надлежало доставить меньший конверт, и имя человека, которому будут «по ошибке» звонить в следующий раз.
В ожидании этого следующего раза Чапай убирал пустой конверт в ящик кухонного стола, чтобы, когда придет время, накрошить туда хлеба, а второй, ради которого и производились все эти конспиративные манипуляции, клал во внутренний карман спортивной курточки, застегивал карман на пуговку и отправлялся по указанному адресу.
Что было в этих конвертах, он не знал, но догадывался. Увесистый, довольно толстый, податливо сгибающийся пополам предмет прямоугольных очертаний, судя по его размерам и тактильным ощущениям, не мог быть ничем, кроме пачки денег. Толщина пачки намекала на внушительность суммы, если только купюры были не пятирублевые. Впрочем, вряд ли это вообще были рубли: не надо забывать, кто передавал Василию Ивановичу эти конверты, а генералы спецслужб на рублевую мелочевку не размениваются.
Еще в конверте временами прощупывался лист плотной бумаги, здорово смахивающий на фотографию. Конверты тоже были плотные, и разглядывать их на просвет не имело смысла: только зрение зря испортишь.
Даже человек, никогда на пушечный выстрел не подходивший к органам, сообразил бы, что это за конверты, а также кому и с какой целью они передаются. Отставной сотрудник особого отдела, почетный ветеран давно прекратившего свое существование Комитета государственной безопасности СССР Саблин сообразил все это с первого раза, но никакого шока от своей догадки не испытал: он был не ушедший на покой терапевт или какой-то другой законопослушный шпак и знал — правда, только теоретически, но зато наверняка, — что заказные убийства были, есть и еще долго будут одним из обыкновенных, будничных методов работы спецслужб всего мира.
В выборе способа передачи конверта адресату генерал предоставил Василию Ивановичу относительную свободу. Условие было одно: передача должна происходить незаметно для окружающих. Остальное, как правило, зависело от места встречи и сопутствующих оной обстоятельств. Однажды, к примеру, Чапай подошел к адресату со спины в переполненном вагоне метро, как в щель почтового ящика, опустил конверт в расстегнутую спортивную сумку, что висела у него на плече, и полез сквозь толпу к выходу.
Эти приключения происходили с периодичностью от трех недель до нескольких месяцев. Случалось, что Василия Ивановича не беспокоили по году и даже больше, но рано или поздно его старенький «Сименс» снова принимал ошибочный вызов, и Чапай отправлялся в очередное путешествие. Не кривя душой, назвать эту работу опасной было затруднительно; единственное, что по-настоящему в ней напрягало, это постоянное сознание того, с кем и зачем встречаешься. Впрочем, это маленькое неудобство с лихвой искупалось солидной прибавкой к пенсии, которую Василию Ивановичу аккуратно переводили на его банковский счет ежемесячно, независимо от того, работал он в этом месяце курьером или безвылазно, не считая коротких отлучек в ближайший гастроном, забивал во дворе с мужиками многострадального козла.
Места передачи конвертов постоянно менялись, а вот адресат всегда был один и тот же — высокий, спортивного сложения мужчина в неизменных темных очках, уже переваливший сорокалетний рубеж. Чтобы в очередной раз повидаться с ним, Саблин отсылал на оставленный генералом телефонный номер текстовое сообщение с адресом и временем встречи, и отправлялся в дорогу — бывало, что на соседнюю улицу, а случалось, что и в соседний город. Адресат всегда приходил с небольшим опозданием — видимо, проверял, не привел ли Василий Иванович за собой хвост, — а уходил последним, явно предварительно убедившись, что связной не пытается следовать за ним по пятам или каким-то иным способом выведать, куда он направляется. Самолюбия Чапая такая недоверчивость никоим образом не задевала. Она представлялась ему естественной, оправданной, но, увы, напрасной: опасаться брюнету в темных очках следовало не его, а своих коллег. Всякий раз, возвращаясь домой после очередного рандеву с этим типом, Саблин гадал, сколько еще таких встреч ему предстоит — одна, две, десяток? А может, это был последний раз? Киллеры долго не живут; даже самые ловкие и везучие из них рано или поздно получают гонорар не звонкой монетой, а тусклым свинцом, и этот — не исключение. Он и так протянул нереально долго; квалификация у него, несомненно, высочайшая, но однажды придет и его черед накрыться дерновым одеялом.