– Господин коадъютор кажется мне большим другом Парламента, по этой причине ему никогда не стать моим другом.
– Он опасный человек! От него нужно держаться подальше.
Благодарственная месса завершилась без происшествий. Но королева не одобрила проповедь и покинула собор в немалом гневе. А кардинал Мазарини, хоть и старался держаться в тени, наслушался по дороге во дворец недовольных возгласов горожан, что тоже не порадовало ни его, ни королеву.
Зато Гаспара горожане приветствовали с восторженным энтузиазмом, что доставило ему истинное наслаждение.
После мессы все высокопоставленные лица вернулись в Пале-Рояль, где их ожидали всевозможные закуски. Долгого застолья не предполагалось. Гаспар должен был после мессы возвращаться к принцу Конде. Принц лечился на водах в Форже, получив рану не столько болезненную, сколько доставляющую неудобства. Франсуа де Бутвиль приехал в Париж вместе с шурином, желая поцеловать сестру и услышать торжественный молебен, на что благодаря своей отваге имел полное право.
В то время как в кабинете королевы придворные окружили юного короля и его мать, выражая им свои восторги, Мазарини с кислой миной удалился в свой кабинет. Франсуа, также находившийся в кабинете королевы, подошел к раскрытому окну и, свесившись вниз, стал прислушиваться. Шум, стоявший за окном, был необычным. Крики и выстрелы сопровождали глухой гул множества голосов, который обычно витает над собравшейся толпой. Убедившись, что он слышит выстрелы, Франсуа обернулся и попросил тишины.
– Что там происходит? – заинтересовался мальчик-король. – Вы что-то увидели, господин де Бутвиль?
– Пока ничего, Ваше Величество, но слух вряд ли нас всех обманывает: люди не собираются расходиться по домам после того, как Его Величество король проследовал во дворец. Думаю, это гудит большая толпа в Ситэ.
– Вашему Величеству не о чем беспокоиться, – раздался гнусавый голос Мазарини, который в эту минуту вернулся в кабинет королевы. – Ваша августейшая мать и я ожидали небольших волнений. Король знает, как легко возбудим народ в его столице…
– Сын мой, – обратилась Анна Австрийская к Людовику нарочито добрым тоном, – поверьте, вы еще слишком молоды! Вас не должны заботить подобные пустяки!
– Пустяки? Мой народ, который чем-то взволнован, – это пустяк? Могу я хотя бы узнать, в чем там дело?
– Без всякого сомнения! После церемонии в честь знаменательной победы королева отдала приказ посадить под арест двух представителей ненавистного Парламента, который постоянно подстрекает соотечественников выступать против королевской власти. Зачинщик подобных выступлений – старый Бруссель, которого парижане почитают чуть ли не как святого. Брусселя и его коллегу Бланмениля только что арестовали в Ситэ, где живет Бруссель. Все это не должно было вызвать больших беспорядков, но с тех пор, как из тюрьмы сбежал герцог де Бофор, а сбежал он в Троицын день, люди, видя в нем своего героя, стали очень возбудимы и нетерпеливы.
– Сын мой, – оборвала речь кардинала недовольная королева, обратившись к Людовику, – господин кардинал очень добр, объяснив вам всю ситуацию. Он не щадит себя на службе Вашему Величеству и…
– А вот и господин коадъютор, – воскликнул внезапно Франсуа, не покидавший своего поста у окна, – он приехал к нам в своей карете в сопровождении маршала де Ла Мейере. И, похоже, с ним обошлись не слишком почтительно…
– Мы сейчас его встретим, – поспешил сказать Мазарини. – А пока хорошо бы герцогу Шатильонскому и зоркому молодому человеку, который прибыл вместе с ним, незаметным образом покинуть замок и, добравшись как можно скорее до принца де Конде, сообщить ему о том, что происходит в Париже…
– Еду незамедлительно, – откликнулся Гаспар. – Но могу ли я сначала попросить, чтобы госпожа де Конде, вдовствующая принцесса, и моя супруга были препровождены в особняк Конде, откуда они смогут, как я надеюсь, без затруднений уехать в Шантийи.
– Нет ничего проще! Народ так радостно приветствовал их обеих, что, как бы ни были непредсказуемы люди, они пропустят их без малейших затруднений…
Изабель не стала слушать дальнейших разговоров, но не могла не улыбнуться, увидев, как вытянулось лицо ее дорогой принцессы Шарлотты, когда она услышала, что она «вдовствующая». Шарлотта недовольно поджимала губы всякий раз, когда слышала по отношению к себе это определение, она его терпеть не могла, оно казалось ей оскорбительным. Принцессе совсем не нравилось быть «вдовствующей»! И если Шарлотта и до этого не слишком жаловала свою невестку Клер-Клеманс, то теперь она ее просто возненавидела. И не без причины.
Как только Людовик Энгиенский – супруг Клер-Клеманс – получил после смерти отца титул принца де Конде, она поспешила заявить свекрови, что отныне госпожой принцессой будет именоваться она, жена принца де Конде! Шарлотта ответила, что более подходящим для нее титулом был бы пока «принцесса де Конде – дочь». Однако племянница Ришелье с возмущением отвергла это предложение, громогласно заявив, что не собирается носить этот смехотворный титул, точно так же как не собирается делать подарков свекрови, которая с самого начала ее возненавидела. А поскольку существует традиция в подобных случаях прибавлять к титулу определение «вдовствующая», то придется свекрови к нему привыкать!
По счастью, свекровь и невестка встречались нечасто. Клер-Клеманс жила по большей части в уединении, так что Шарлотта, все еще красивая и моложавая, редко когда слышала по отношению к себе этот неприятный для нее эпитет. Но надо же, чтобы именно сегодня, в день торжества всей семьи, он и прозвучал! И кто его произнес? Гаспар, которого она приняла всем сердцем, потому что он стал мужем Изабель и ее зятем. Однако они находились при дворе, и Шарлотта не стала делать никаких замечаний, отложив их на другое, более подходящее время. Она ограничилась нежными прощальными поцелуями, попросив передать множество самых ласковых слов старшему сыну, а потом долго смотрела вслед Гаспару и сопровождавшему его Франсуа. Франсуа был явно огорчен, уезжая в разгар таких волнующих событий. Провожал их господин де Гито, и все трое исчезли за задней дверью как раз в тот самый миг, когда в переднюю вошел коадъютор в стихаре и короткой мантии с капюшоном – одеянии, в котором он служил мессу: покидая собор, он не успел переодеться. Не в порядке была и его прическа, хотя надо сказать, что всклокоченные волосы на голове если и нанесли урон его внешности, то весьма небольшой. Коадъютор де Гонди был темноволосым смуглым человечком маленького роста, нескладным и подслеповатым, с некрасивым лицом, но зато он обладал изощренным умом и гениальной способностью плести интриги и заговоры. Однажды он сам так сказал о себе: «Кому, как не мне, знать, что я всего-навсего хитроумная шельма».
Однако этот невзрачный человек был наделен недюжинной отвагой и мужеством, неукротимым честолюбием и несокрушимой волей, соединив ее с удивительной способностью быть искренне набожным распутником. Коадъютор боготворил женщин и, что самое удивительное, мог похвастаться несколькими весьма лестными победами. Так, например, супруга маршала де Ла Мейере, который сопровождал коадъютора в Пале-Рояль, была его любовницей, о чем достойный маршал, разумеется, не ведал ни сном ни духом. Что же касается честолюбивых помыслов, то господин коадъютор желал ни много ни мало – всего, кроме трона Его Величества короля Французского: желал кардинальской шапки, желал власти, желал для начала быть наместником Парижа, а в конце концов занять место Мазарини. Можно сказать, он желал занять все возможные места и должности. Прельщала и мысль стать любовником Анны Австрийской…