По дому.
Дверь скрипнула.
— Ваша светлость?
Эшленд повернулся. В дверях возникла темноволосая девочка — высокая, почти такого же роста, как Элис, стоявшая за спиной у девочки и напряженно придерживавшая ее за худенькие плечи. Он пытался рассмотреть лицо девочки, но она оказалась в тени, свет лампы до нее не доходил.
— Доброе утро, — произнес Эшленд. — Я — герцог Эшленд. А тебя как зовут?
Она коротко присела в реверансе.
— Меня зовут Мэри Расселл, ваша светлость.
Показалось, что из него вышибли дух. Он с трудом удержался, чтобы не рухнуть на колени.
— Понятно. Сколько тебе лет, Мэри?
— В следующем месяце будет тринадцать, ваша светлость. — Голосок слабоватый, но решительный. Держит лицо перед его чудовищным уродством.
Тринадцать в следующем месяце. Эшленд торопливо делал мысленные подсчеты.
— Войди в комнату, Мэри, и пригласи герцога сесть, — сказала Элис.
Мэри шагнула вперед, аккуратно села на диван и показала рукой на стоящее рядом кресло с подголовником.
— Не желаете присесть, ваша светлость?
Он опустился в кресло. Рядом с лампой возникло лицо Изабель.
Это не его дочь.
Волосы темные, глаза почти черные — точно такого же оттенка и формы, как у графа Сомертона, а уж на него Эшленд насмотрелся на всю оставшуюся жизнь. Значит, вот почему жена бросила его так внезапно. Она забеременела от любовника. Вероятно, думала, что ребенка будет достаточно, чтобы удержать Сомертона.
— Вы прибыли издалека, ваша светлость? — спросила Мэри.
— Да. Я приехал в город вчера, из Йоркшира.
— Я слышала, что в Йоркшире очень уныло.
Эшленд усмехнулся.
— Верно. Но думаю, мне это очень подходит, а вы?
Она склонила голову набок.
— Может быть. Правда, осмелюсь заметить, что подобный климат кого угодно вгонит в уныние, если у человека нет большой компании и множества друзей. У вас там много друзей?
— Полагаю, недостаточно, хотя те, что есть, очень дороги моему сердцу.
Мэри кивнула своей темной головкой.
— Конечно, это очень важно. Вы уже выпили чаю? Кекс сегодня весьма хорош.
Они проговорили с полчаса — о ее уроках и о Йоркшире, о лондонском тумане и ее недавнем визите с гувернанткой в Хэмптон-Корт. Коротко коснулись Генриха Восьмого и всех Анн и Екатерин. Когда сообщили, что подан ленч, Эшленд встал.
— Вы останетесь с нами на ленч, ваша светлость? — спросила Мэри, тоже поднявшись.
— Боюсь, что нет. У меня еще много дел, а пребывание в Лондоне ограничено. На следующей неделе у меня в Йоркшире назначена встреча чрезвычайной важности.
— Понимаю. Было очень приятно познакомиться с вами, сэр. Вы первый герцог в моей жизни. — Мэри протянула ему руку.
Эшленд принял ее левой рукой и серьезно пожал.
— Я высоко ценю честь знакомства с вами, мисс Расселл.
Когда она вышла, он повернулся к Элис:
— Деньги будут продолжать поступать, но ни под каким видом не вздумайте пересылать ни пенса моей жене. Каждый квартал буду ждать полного отчета о расходах. Мой поверенный обеспечит оплату школы для мисс Расселл. Если расходы возрастут, немедленно обращайтесь ко мне.
— Ваша светлость!
— Кроме того, будьте любезны, сообщите мне настоящее местопребывание моей жены. Полагаю, она живет в Европе?
— Ну да, конечно, сэр. Но… сэр, я не думаю…
— Вы дадите мне ее адрес, Элис, или я буду вынужден сам навести справки. Вы меня поняли?
Она склонила голову.
— Да, сэр.
Эшленд не распечатывал данную ею бумагу до тех пор, пока не сел в экипаж и не пересек мост Патни, направляясь в Фулхэм. Только тогда он развернул записку и поднес ее к скудному свету, падавшему из окошка, чтобы различить круглые черные буквы, написанные каллиграфическим почерком свояченицы.
— Все, что я говорю, Гримсби…
— Мистер Гримсби.
— Слушайте, я, черт побери, стану называть вас Гримсби, раз вы так настаиваете, но будь я проклят, если начну добавлять к этому «мистер». Это неправильно. — Фредди нетерпеливо взмахнул хлыстом.
— Однако вы с легкостью продолжаете употреблять в моем присутствии оскорбительную лексику, — заметила Эмили. — По сравнению с этим обращение в мужском роде не должно требовать от вас вообще никаких усилий.
Большая снежинка села на кончик ее носа. Эмили с трудом подавила порыв высунуть язык и поймать следующую. Они со Стефани часто так делали, катаясь верхом в начале зимы, и хотя серые болота Йоркшира ничем не напоминали роскошные леса Швайнвальда, кусачий воздух и безошибочный запах грядущего снегопада возбуждали Эмили, как в детстве.
— Ха. Я отлично помню выражение, вырвавшееся из ваших уст на прошлой неделе, когда вы не могли попасть в дом. Совершенно грязное, Гримсби. Меня тошнит при одном воспоминании. А вы не просто леди, вы — принцесса! Подумайте о своих подданных, ваше королевское высочество.
— У меня нет подданных. Наследница престола — моя сестра. — Эмили выдохнула белое облачко пара.
— Точно. Что приводит меня непосредственно к делу, раз уж мы наконец-то оказались наедине, вдали от чужих ушей. Нужно составить план.
— План для чего?
— Ну как же, чтобы возвратить вам трон, разумеется!
Лошадь Эмили уютно двигалась под ней легкой раскачивающейся трусцой. Ветер обдувал щеки, все тот же хищный ветер, что и раньше, но сейчас это ее почти не раздражало. Он казался старым другом. Даже унылый ландшафт казался почему-то правильным.
— У меня нет трона. А если бы и был, я бы не хотела его возвращать. Я ненавидела ту жизнь и благодарна, что мне удалось ее избежать.
Стоило произнести это вслух, и Эмили поняла, что это чистая правда. Она больше не хотела искать убийцу отца. Не хотела возвращаться в существование за толстыми стенами дворца. Конечно, она отчаянно скучала по сестрам, но это и все. Даже переодевшись в мужчину, скрывая свою истинную личность, она чувствовала себя куда более свободной, больше самой собой, чем когда-либо раньше. И ее эгоистичное сердце не желало, чтобы торжествовала справедливость.
— Ой, чушь. Какая девушка не хочет быть чертовой принцессой? Первым делом, конечно, вы должны выйти замуж за отца.
Эмили едва не свалилась с седла.
— Выйти за вашего отца? Вы что, с ума сошли?
— Во-первых, нужно принять во внимание вашу королевскую честь. Не думаю, что он знает, что каждый вторник в «Эшленд-спа-отеле» совокупляется с исчезнувшей принцессой Эмили из Хольстайн-как-его-там, верно?