— Присоединяюсь, но, к сожалению, пить не буду. Годы, годы… — Фрезер вздохнул. — Система омоложения и сохранения физического здоровья — это, знаете ли, утомительная штука…
«Особенно, если пользоваться ею на протяжении ста пятидесяти лет» едва не добавил вслух барон Ф. и, чтобы скрыть свои чувства, пригубил шабли. По-видимому, Сен-Жермен ни о чем не догадывается. Выходит, Уиздом промолчал. Следовательно, парень принял предложение. Вот вам и знаменитый чудо-человек! Ему не терпится рассказать об Оленьем парке, а о том, что творится у него под самым носом, он даже не догадывается. Кому он пытается поведать историю Оленьего парка!? Человеку, который частенько стоял на часах возле дома, расположенного на задах королевской конюшни? Кого король запросто называл Готье и не гнушался похлопать по плечу? Да, старость не радость, она всех уравнивает, а кое-кому — особенно тем, кто сохранил здравый ум и практическую сметку, дает преимущество. Как, впрочем, и всезнание тоже бывает разным. Вслух барон спросил.
— Так что насчет Оленьего парка?..
— Это был небольшой домик на углу улицы Турнель в Версале… Да-да, той самый, что связывает Королевскую и Сен-Медерик. Говорят, во время революции Королевскую переименовали?
— Да, но при Людовике XVII все опять встало на свои места.
— Владельцем домика был некто мсье Кремер, вот у его вдовы доверенное лицо короля и купил строение. Два этажа, на каждом по четыре комнаты, так что там одновременно в доме могло жить не более двух-трех женщин. Я запомнил первую — Морфизу. На самом деле она была ирландка, звали её Мэрфи, она служила натурщицей у Буше…
Майор на некоторое время замолчал, а барон Ф. неожиданно подумал, что их обед — или, если использовать язык современных романистов, — роковое прощание в Пале-Рояль действительно приобретает некий мистический смысл. Что-то вроде тайной вечери. От этого кощунственного сравнения сердце забилось часто, сильно. Неужели в самом темном, в подспудном течении жизни, в таинственном подземелье, набитом загадками прежних эпох, ужасающими монстрами, вроде Робеспьера, творящими видимую историю; проходимцами, напоминающими Калиостро и барона Тренка; святыми, бессильными и неполноценными в делании добра, он, барон де Ф., выказал более терпения, хитроумия и проницательности, чем сам повелитель королевства тайн граф Сен-Жермен? Эта мысль потрясала… Успокоившись, он решил — следует непременно и как можно более быстрее связаться с Уиздомом. Это будет достойный негласный ответ Сен-Жермену. Что-то вроде урока за бесцельно преувеличенную жизнь.
Между тем майор продолжал увлеченно рассказывать о Людовике XV.
— Король Луи был вальяжный мужчина. В каком-то смысле позер, но он любил человечество и даже немногих, близких ему людей. По натуре это был добрый человек, но, как бы точнее выразиться, несколько ленив душой. Он терпеть не мог лично распутывать загадки, которые то и дело подкидывала ему жизнь. Он всегда полагал, что преодолевать трудности должны другие. Его дело повелевать и позировать. Его приводила в уныние необходимость постоянно, каждодневно искать ответы на вопросы, которые щедро подбрасывала окружавшая его реальность. Кажется, вчера все было решено, расписано, намечено — и на тебе! Какая-то нелепейшая случайность, и все идет насмарку. Опять приходится начинать заново. Эти бесконечные хлопоты сводили его с ума.
Вот кого Людовик терпеть не мог, так это Фридриха II. Фриц, словно в отместку, буквально ненавидел короля Франции. Они были антиподами: один искатель приключений, мечтающий о свободе, жизни на лоне природы, о добром и всепрощающем Спасителе. У другого Господь выступал в роли фельдфебеля, понуждающего своего помазанника вставать в пять утра, бегать по парку в любую погоду, жить, трясясь над каждой копейкой… В этом смысле он подражал русскому царю Петру, заставлявшего императрицу самой штопать его мундиры. Петр жил на доходы со своего родового села где-то под Псковом и никогда не тратил на личные нужды более того, что платили ему крестьяне. Фридрих взял его за пример и назначил пенсию вдове своего офицера за счет сокращения собственного обеда. Для Людовика подобное скопидомство было немыслимым, обидным и, если хотите, вызывающим. А вот мадам де Помпадур симпатизировала Фрицу, но подбивала короля на союз с Австрией только потому что догадливо сообразила, что с Фридрихом Луи никогда никаких дел иметь не будет.
Вот они два антипода, два правителя. Целью одного было желание любой ценой сохранить равновесие в Европе; другой же страстно желал любым способом взорвать эту систему.
Фрезер замолчал, сосед даже не пытался нарушить тишину. Наконец барон улыбнулся, поиграл бровями и сказал:
— При этом каждый считал свою цель великой и без зазрения совести предавал ради неё самых верных слуг. Я, например слыхал, что известный авантюрист Сен-Жермен оказался в постыдном положении только потому, что его лучший друг, король Франции, во время Семилетней войны отвернулся от него. Вы слыхали эту историю? Кстати, вам никогда не приходилось встречаться с этим таинственным чудо-человеком. О нем пишут такие небылицы! Особенно старые дамы, знававшие его во времена старого режима.
— Я читал эти мемуары, однако ничего определенного по этому поводу сказать не могу. Дорогой барон, к сожалению, дела вынуждают меня откланяться. Как говорится, труба зовет, пора в поход. Если вы не возражаете?..
— Что вы, мистер Фрезер. Приятно было познакомиться…
Уже в дороге — Сен-Жермен и Джонатан Уиздом выехали на рассвете — граф невольно припомнил разговор с бароном и невольно загрустил. Его воспоминания как раз застряли на том постыдном эпизоде, который он пережил в Гааге, куда был отправлен Людовиком XV для налаживания негласного канала связи с англичанами. Франция далее не могла больше испытывать терпение судьбы. Мир для неё был жизненной необходимостью. Следовало заранее, негласным образом выяснить, на каких условиях англичане согласятся подписать перемирие.
Диктовать он начал прямо в гостинице, в Турне. В этот бельгийский город они прикатили заполдень. Пока секретарь обживал номер, граф в компании с Карлом отправился к местным банкирам. Вскоре они явились в гостиницу, и Карл спрятал объемистый деревянный сундук в спальне графа. Уиздом не задавал лишних вопросов. Сразу после ужина согласно распоряжения графа приготовил письменные принадлежности, устроился за столом…
— 1760-й год, — Сен-Жермен диктовал, расхаживая по гостиной, — начался для меня сравнительно удачно. Мои друзья в Париже — барон Гляйхен, маркиза д'Урфи, принцесса Ангальт-Цербстская, мать императрицы российской Екатерины II…
Джонатан оторвал взгляд от бумаги и удивленно глянул на графа.
— Не удивляйтесь, мой друг, я имел честь присутствовать на её крестинах. Помню её ещё замечательно худенькой девчонкой… Так вот, мои друзья, в конце концов сумели открыть обществу глаза на недостойные проделки молодого лоботряса из хорошей семьи, который выдавал себя за «графа Сен-Жермена». При этом он ещё называл себя «лордом Гауэром». Каких только нелепиц и глупостей он, прикрываясь моим именем, себе не позволял то заявлял, что лично встречался с Иисусом Христом и якобы предостерегал Спасителя от заблуждений по поводу человеческой натуры, то утверждал, что обладает эликсиром жизни и способен обращать металл нижнего ряда в метал высшего, благородного, порядка. Одним словом, в золото!.. Это была чудовищная ложь! Я никогда и нигде не утверждал, что лично встречался со Спасителем. Нет у меня и никакого эликсира…