— Разумное предложение, Топантемок, — кивнул правитель. — Только ты опоздал. Этим надо было заняться в то время, когда чужеземцы находились в Теночтитлане. Теперь у нас просто нет времени, поэтому я опять возвращаюсь к вопросу о передаче мне всех полномочий.
— Объяви, что ты собираешься предпринять в первую очередь?
— Прежде всего заключить новые договора с теми городами и местностями, которые остались верны нам. Отныне наш Тройственный союз должен стать куда более широким и включать всех, кто готов сопротивляться варварам, посягающим на наших богов. С этой целью я отправил послание Иштлишочитлу, сыну и брату бывших владетелей Тескоко, в котором я призываю его одуматься и вспомнить, что союз с Теночтитланом привел к расцвету Тескоко. Измена и вражда будут гибельны не только для Теночтитлана, но и для его родного города. Далее, я введу смертную казнь для всякого ацтека, поднявшего руку на жизнь, здоровье или собственность мирного жителя, пусть даже это случится и во враждебном Теночтитлану месте…
— Прекрасны порывы твоей благородной души, о, тлакатекутли, но большой совет не может согласиться на подобную меру, — резко заявил один из старейшин. — По форме ты прав, по сути — это приказание невыполнимо, потому что стоит объявить подобный приказ, тут же поднимутся все эти… Мы будем вынуждены применить против них силу, но согласно твоему же распоряжению подобная мера будет караться смертной казнью. Воины попадут в двусмысленное положение, они получат два взаимоисключающих приказа. На войне подобная ситуация немыслима.
Куаутемок едва сдержал гнев, остыл. Злобиться было бессмысленно: в рассуждениях старика была своя правда…
В этот момент в зал пробрался слуга и что-то торопливо зашептал на ухо дворецкому. Тот побледнел, неторопливо поднялся и, отвесив поклон, коснувшись пальцами пола, затем своего лба, объявил.
— Тлакатекутли! Пополокас выступили походом на Истапалапан. Теперь они решили окружить нас юга, со стороны лагун Чалко и Шочимилко…
Совет торопливо утвердил программу обороны, предложенную новым правителем, однако с передачей ему всей полноты власти тлатоани родов решили повременить.
Сразу после выздоровления Кортес в первую очередь попытался выяснить, как обстоят дела в Веракрусе. Туда были посланы три тласкальца с письмом, в котором капитан-генерал известил коменданта крепости о всех важнейших событиях, случившихся летом 1520 года. При этом дон Эрнандо обошел вопрос о потерях испанцев. Он потребовал от коменданта величайшей бдительности и осторожности в отношении Нарваэса и Сальватьерро. Надзор за ними должен вестись днем и ночью. Далее капитан-генерал распорядился прислать в Тласкалу как можно больше пороха и весь запас стрел для арбалетов. Другое письмо было отправлено адмиралу Кабальеро — ему предписывалось ни коим образом не допускать сношений с Кубой. Кроме того, адмирал тоже должен был отправить в Тласкалу лишних на флоте людей и все ненужное оружие.
В те осенние дни Кортес выглядел как никогда энергичным. Распоряжения непрерывно сыпались на подчиненных. Он никому не давал покоя. Когда же в войске узнали, что капитан-генерал готовит новый поход в обход озера, по его северному берегу, общим направлением на Топеяк, желая наказать жителей этого города за убийство испанцев, — солдаты и офицеры, прибывшие с Нарваэсом, опять заволновались.
Это известие угнетающе подействовало на них. Опасностей и битв, по их мнению, было более, чем достаточно. Пора возвращаться на Кубу!.. Беда в том, что эти требования поддерживал Андрес де Дуэро, бывший секретарь Веласкеса, личность влиятельная в войске. К тому же все считали его личным другом Кортеса. Дуэро убеждал дона Эрнандо пересмотреть свое решение, тем более, что в Тласкалу явилось посольство ацтеков и не было никакой уверенности, что горцы не снюхаются с Теночтитланом.
— Ни в коем случае! — решительно возразил Кортес. — Тласкала будет верна нам при любых обстоятельствах. Скоро мы получим обнадеживающие на этот счет новости.
Между тем Кортесу было хорошо известно, что молодой Шикотенкатль высказался за то, чтобы принять все условия ацтеков и раз и навсегда покончить с людьми, позволяющими себе осквернять древние храмы, накладывающими свои лапы на их богатства и земли, лишающие старейшин реальной власти. Он прямо спросил отца — какие ещё нужны доказательства, что в подобных условиях Тласкала лишается самого ценного своего завоевания — свободы!
Старый Шикотенкатль долго молчал. Который час он беседовал с сыном и все не мог убедить его прислушаться к голосу разума. Нельзя пороть горячку, поддаваться страстям в час, когда решается судьба родины, убеждал он сына. Беседа шла трудно, со взаимными обидами, упреками, обращениями к небесам. Клятвы в верности Тласкале сменялись угрозами… Старик пытался объяснить молодому военноначальнику, надежде страны, что храбрость и горячность не всегда могут заменить выдержку и осторожность. Он указал, что Малинцин доказал, что способен разгромить ацтеков. Это неоспоримый факт. Песенка их заклятых врагов спета и вряд ли разумно становиться на сторону слабейшего в той непростой ситуации, какая складывалась на просторах Мехико, в землях тотонаков, мишкиков, уастепеков, сапотеков. Если бы все дело было в Малинцине! Старик, обращаясь к небу, воздел руки — если бы весь вопрос упирался в этого «teule»!.. Как его храбрый сын не может понять, что за этим «богом» стоит могущественная заморская держава, сумевшая протоптать дорожку в их мир. Еще год-другой — и они хлынут сюда толпами, ордами! Затопят горы и поля, овладеют плодородными землями и золотыми россыпями, лесами и реками. Ни на юге, ни на севере от них не будет спасения. Ты требуешь, чтобы мы в союзе с ацтеками попытались остановить их? Это невыполнимая задача — Теночтитлан обречен. Рано или поздно он падет. Мое сердце вопит от радости, что наконец-то эти изверги получат по заслугам, но я понимаю, что радости в его гибели, с точки зрения Тласкалы, мало, но с этим надо смириться. Нам следует подумать о собственной земле, сделать все возможное, чтобы волны иноземного нашествия не затопили Тласкалу. Ради этого, добавил старик, я готов на все.
Он сделал паузу, потом тихо добавил.
— Даже креститься…
Молодой вождь отпрянул от отца.
— И перестать быть тласкальцем? Умереть, поклявшись в верности чужим богам?..
— Но при этом остаться тласкальцем!.. — убежденно ответил старик.
— Так не бывает, — упрямо заявил сын. — Эти пополокас не проливают кровь на жертвенных камнях, они молятся женщине с младенцем на руках, очень много твердят о милосердии. Да, плоть им не нужна — они питаются душами. Они твердят о посмертном наказании для всех, кто не желает поклониться их распятому божеству. Они твердят о равенстве, о неделимости права человека на милость божию и в то же время считают нас хуже собак. Крещен ли наш сородич, не крещен — для них пустой звук. Все равно он грязный пес. Они жаждут золота и власти, все остальное их не интересует. Когда они победят, они заставят нас работать на них. До изнеможения, до самой смерти… Они испоганят наши души, запретят брать в руки оружие, заставят ходить с опущенной головой. Так не будет, что в союзе с Малинцином тласкалец останется тласкальцем.