— Ни за что! — с расстановкой и огромным чувством выговорил Тертулл. — Мне бесконечно дорога жизнь глашатая.

— Согласен.

— И льва тоже помилуй.

— А зверюгу за что миловать?

— Ты же пообещал, что выполнишь мою просьбу.

— Ну ладно. Льва не тронут, но ты смотри, не проговорись.

Пир удался на славу. На него был приглашен «весь Рим». Золотари весь день свозили в дом Тиберия самое свежее месиво, добытое из выгребных ям. Самые искусные повара мазали им всевозможные кушанья.

Гастрономической фантазии поваров не было предела. Из закуски были представлены морской еж, сырые устрицы, ракушки двух сортов, дрозд со спаржей, холодное мясо откормленной курицы, рагу из устриц и мидий, черные и белые каштаны, бекасы, лопатки косули и дикого кабана, домашняя птица, жареная в тесте, съедобные пурпурные улитки, жареные садовые сони в меду с маслом, черные и светлые маслины. На горячее были поданы свиное вымя, голова дикого кабана, рагу из рыбы, утка домашняя, утка дикая фрикасе, зайчатина жареная, вымоченная в вине, ватрушки и сухарики. На рашпере были нанизаны горячие колбаски, а под ними лежали горячие же сирийские сливы.

Вино подавали «Столетнее опимианское фалернское».

Наконец внесли украшение стола — знаменитое «четвертное лекарство». Это блюдо — изобретение утонченного гурмана Элия Вера, соправителя Адриана, готовилось из свиного вымени и окорока с добавлением фазаньего мяса и тонкого печенья.

От всех блюд шел густой и ароматный дух свежего дерьма.

Сначала император, усмехаясь, с удовлетворением поглядывал на многочисленных пирующих гостей. Указывал на них устроившемуся рядом с ним Тертуллу. Несколько раз император поднимал фиал за своего придворного поэта — все дружно начинали восхвалять Тертулла. Тот, прижавшийся к боку императора, слабо улыбался в ответ, кивал знакомым, которые жадно ловили его взгляд, и с тоской размышлял, как изменчивы люди. Стоило ему на одну ночь стать мужем императора, как на следующий день возле его дома собралась многочисленная толпа. Все известнейшие люди Рима считали своим долгом нанести визит угодившему в фавор стихоплету. Самая высокопоставленная знать спорила за место в очереди. Счастливчиком считался тот, кто сумел пробраться во второй десяток стремившихся засвидетельствовать свое почтение посетителей. Несколько дней Тертулл только тем и занимался, что принимал гостей.

Во множестве хлынули и его прежние литературные друзья, внезапно обнаружившие в ранних поделках Тертулла бездну юмора и море мысли. Все наперебой просили — нет, требовали! — разрешения на постановку его мимов. Тертулл пытался возразить, что запрет на комедии исходит от самого… и тыкал пальцем в потолок. Ему объясняли, что это не его забота. Это трудность, с которой вполне можно справиться, надо только уметь хлопотать перед… тычок в потолок.

Нашествие визитеров продолжалось и в день праздника Венеры. Уже с утра гости шли и шли, так что Тертулл не имел возможности не то что пообедать, но и позавтракать. За весь день едва успел перехватить по крохам, поэтому на пиру, не взирая на смердящий припах, он не удержался и приказал рабу положить на тарелку фазанью грудку.

Император с некоторым недоумением глянул на него. Тертулл почувствовал, что допустил бестактность, замер и сделал вид, что его вовсе не интересует поданный ему кусок. Наблюдая за публикой, он заметил, как тот или иной гость пытался вытереть поданные яства о края тог или о покрывала, которыми были покрыты их ложа.

Тертулл, изобразив неловкость, уронил бочок — вытереть открыто, испачкать покрывало или край своей одежды побоялся. Будет беда, если и одежды цезаря окажутся замаранными. То ли дело поднять кусок с пола. Никто не увидит. Он отогнал поспешившего на помощь раба, и, прячась за спину императора, пальцами нащупал фазанью грудку, обтер ее об пол и, преодолевая отвращение, отправил в рот. Пожевав, решил, что мясо вполне съедобно, запах дерьма почти не слышен.

Между тем Коммод с брезгливой усмешкой продолжал обозревать приглашенных на пир. Поймав его взгляд, тот или иной гость тут же вскакивал со своего места, поднимал в честь «величайшего», «лучшего», «божественного» фиал с вином. Радость хлестала через край! Все активно прожевывали и глотали пищу.

Заметив жест Тертула, приказывающего слуге положить ему на тарелку «четвертного лекарства», император на три четверти повернулся к поэту. Надменное выражение на его лице сменилось откровенным изумлением. Он резко толкнул Тертулла.

— Постумий, что с тобой?! Ты жрешь с таким удовольствием, что я не знаю, что и подумать?

— Разве только я, Луций. Ты взгляни, с каким удовольствием пожирают угощение твои гости.

— Они потеряли рассудок?

— Отчего же. Все очень вкусно, — поделился с императором придворный поэт. — Просто пальчики оближешь.

Коммод оторопело посмотрел на него, потом на расставленные возле него блюда, понюхал воздух, затем вновь взглянул на Тертулла.

Тот утвердительно кивнул и подтвердил.

— Вкус нежнейший. И аромат… — Тертулл вскинул брови и восхищенно покачал головой. — В это есть что‑то, — он пощелкал пальцами, — дурманящее и привлекательное.

Коммод, глядя на него с тем же откровенным изумлением на лице. Он покрутил пальцем и указал рабу на фаршированное яйцо.

Отведав, он тут же скривился.

— Тертулл, это же самое настоящее дерьмо!

— Неужели, Луций? А ты урони яйцо на пол, поваляй его, а еще лучше оботри о покрывало — тебе можно, не стесняйся, — потом ешь. На запах можешь не обращать внимание.

Император так и поступил и с откровенной робостью сунул кусочек мяса в рот.

— Послушай, — признался Коммод, — все равно пахнет дерьмом!

— Не может быть! — сделал наивные глаза Тертулл. — Ты все шутишь. Какой же ты шутник, женушка.

Цезарь долго рассматривал ошметки яйца, затем императора густо бросило в краску. Жилы на шее напряглись, лицо внезапно исказилось. Он вскочил на ложе и, потрясая кулаками, во всю силу закричал.

— Во — о-о — н!

У гостей из разинутых ртов начали выпадать куски.

— Во — о-о — н!!

Глава 6

В третий день нового года декурион спальников Клеандр, разбудивший императора далеко за полдень, попросил у господина разрешение на два дня покинуть дворец.

— Что случилось, раб?

Клеандр ответил не сразу. Неожиданно шмыгнул носом и тыльной стороной предплечья вытер лицо.

— Говори.

— В новогоднюю ночь умерла Клиобела.

— Вот как! Это большой урон для Виндобоны. Шучу, Клеандр. Выражаю тебе сочувствие. Что и говорить, могучая была женщина. Что же ее подкосило?

— Язва, господин. В городе моровая язва.