— На новом месте, Захар Евграфович, всегда непросто входить в правильное течение службы, время требуется, чтобы оглядеться и ознакомиться. Хлопот у меня — море необъятное. Как в одном служебном циркуляре витиевато сказано, я не только должен преследовать воров, разбойников, военных дезертиров и вообще беглых, но еще и утихомиривать ослушных, проверять состояние дорог, строительства и даже выгребных ям. А также вразумлять сельских обывателей насчет их обязанностей и польз и поощрять их к трудолюбию, указывая на выгоды распространения и усовершенствования земледелия, рукоделий и торговой промышленности, особливо же сохранения добрых нравов и порядка. Ну, если с добрыми нравами и порядком все ясно, то рукоделие, особливо же торговая промышленность, для меня пока штука не совсем понятная. Во всей округе кроме приисков, пожалуй, ничего и нет. Вот я и хочу вас попросить: не будете возражать, если иной раз за советом к вам обращусь?
Захар Евграфович, совершенно внезапно, при последних словах Окорокова насторожился. Его грустное, бездумное настроение словно выдуло порывом ветра — следа не осталось. Поглядывал сбоку на исправника, слушал, стараясь не пропустить ни одного слова. Окороков между тем продолжал:
— Нравы здесь, в Сибири, особенные, а при моем чине без знания особенностей местного населения обязанности свои исправлять весьма затруднительно. Опять же — рукоделие и торговая промышленность…
— А как с преследованием воров и разбойников?
— В этом направлении значительно легче. Эта публика, Захар Евграфович, везде одинакова, хоть в первопрестольной, хоть в Белоярском уезде. Да и опыт имеется. А вам не доводилось, Захар Евграфович, о таком человеке слышать — некто Цезарь Белозеров? Не доводилось?
Захар Евграфович даже с шага сбился от неожиданности. Но тут же выправился и ответил спокойно:
— Нет, не слышал. А чем этот Цезарь знаменит в вашем сенате?
— В том-то и дело, что в нашем сенате о нем почти неизвестно. Имейте в виду на будущее, Захар Евграфович, вдруг где промелькнет. Имя у него звучное, хотя, вполне возможно, и фальшивое… Впрочем, заговорил я вас, простите. Давайте прощаться.
Они попрощались; лохматая собачонка, молчавшая до этого времени, визгливо облаяла Захара Евграфовича, а он, уходя быстрым шагом, никак не мог избавиться от ощущения, что Окороков, прищурившись, смотрит ему в спину, словно прицеливается.
Доводилось ли ему слышать о Цезаре Белозерове?
Доводилось…
Ворочаясь этой ночью без сна, он не вспоминал прошлое, а заново переживал горькое время и от бессильной злобы, сам того не замечая, рвал на лоскуты простыню и крутился винтом на своей широкой постели. Сверху, из полутьмы, на него печально смотрели диковинные птицы с пышными разноцветными хвостами.
Намучившись и понимая, что уснуть ему сейчас все равно не удастся, Захар Евграфович поднялся, подошел к окну, которое выходило во двор, и увидел, что на улице снова идет снег — крупными, лохматыми хлопьями. Двор лежал белым и ровным, словно накрытый одним огромным полотном.
Белый цвет…
Тогда пышно распускалась черемуха, усыпала землю белыми лепестками…
И запах от нее, цветущей, стоял на тихой улочке губернского города такой густой и дурманящий, что его не смогла перешибить даже пыль, поднимавшаяся завесой следом за коляской, в которой приехал Захар Евграфович, выбравшись наконец-то из Белоярска, где забот и хлопот у него был полон рот. Кучер вытащил из коляски дорожные чемоданы; Захар Евграфович принялся отряхивать свой сюртук, но тут выскочила из калитки Ксения, налетела, будто легкий вихрь, повисла на шее, обцеловала и потянула за руку во двор дома, где снимала квартиру. На ходу радостно вскрикивала:
— Захарушка, я так скучала по тебе, что даже плакала! Жду тебя, жду, а ты не едешь и не едешь! На днях письмо отписала, сердилась в нем, что меня забыл. Но ты это письмо не читай, ладно? Порви и выбрось! Ладно? Дай я тебя поцелую! А сюртук я тебе сама вычищу, как новый будет! Вот увидишь!
Стремительная, порывистая в движениях, окатывая его любовным взглядом сияющих карих глаз, Ксения была в эту минуту, после долгой разлуки, такой родной, такой близкой, что у Захара Евграфовича даже запершило в горле.
Он очень любил свою старшую сестру. После смерти родителей, оставшись вдвоем, они еще бережней стали относиться друг к другу. Ксения бросила учебу в учительском институте и примчалась после кончины Таисьи Ефимовны в Оконешниково, чтобы помогать брату. Хозяйничала по дому, вместе с Агаповым писала бумаги и всякий раз, когда Захар Евграфович заводил речь, что ей пора возвращаться к учебе, клятвенно его заверяла:
— Вот как только ты скажешь, Захарушка, что у тебя все в полном порядке, я в тот же день и поеду.
— У меня и сейчас все в порядке. И не дите я малое, чтобы меня опекать.
— Малое, малое, Захарушка, за тобой догляд требуется. Переберешься в свой Белоярск, обживешься там, тогда и поеду.
Так и получилось. Доучиваться Ксения поехала уже после того как Захар Евграфович обосновался в Белоярске. Время пролетело быстро. Неделю назад Ксения окончила институт и, едва они зашли в дом, не преминула погордиться, выложив перед братом аттестат на большом листе с гербом, а рядом — такую же большую похвальную грамоту:
— Читай, Захарушка, читай, какая у тебя сестра умная. Закон Божий — «отлично», педагогика — «отлично», русский и церковно-славянский языки — «отлично», арифметика — «отлично», геометрия — «отлично», история — «отлично», география — «отлично», естественная история и физика — «отлично», черчение и рисование — «отлично», чистописание — «отлично», пение и гимнастика — тоже «отлично»! А еще я частным образом беру уроки французского! И успехи у меня за короткий срок вполне приличные. Так мой учитель говорит.
— Ксюха, послушай! — захохотал Захар Евграфович. — послушай меня! И какой же дурак изъявит теперь желание на тебе, такой умной, жениться!
— А вот здесь, в этом именно месте, как говорит мой учитель французского, вы делаете большую ошибку, милостивый государь, свет мой ненаглядный Захар Евграфович. Имеется такой молодой человек, и совсем не дурак!
— Ого! — только и нашелся, что сказать, Захар Евграфович.
Ксения прижалась к нему, положила голову на грудь и шепотом, словно боялась, что ее услышит кто-то еще кроме брата призналась:
— Он мне предложение сделал, руки и сердца. А я ответа не дала, пока ты не приедешь. Сегодня среда, мы по средам у меня собираемся, познакомишься, и как скажешь, так я и сделаю.
— Погоди, Ксюха, погоди, — развел руками Захар Евграфович, — дай мне хоть умыться, а то столько новостей сразу — я все не запомню. Давай по порядку. Ты его любишь?
— Очень, — по-прежнему шепотом призналась Ксения.
— Тогда я согласен, я против твоего счастья не пойду, Ксюша. Кто он такой, откуда?
— Вот придет сегодня, и все узнаешь. А теперь умываться и обедать. Я сейчас хозяйку попрошу, чтобы помогла. Мы мигом! Посиди минутку…