Жить хотел и воевать хотел!
Так хотел, что после госпиталя, где пролежал полтора года совершенно спокойно, «на голубом глазу» потребовал вернуть его в часть. Аргументы типа «у вас нет руки и глаза, какая вам армия», отметал привычно — площадной бранью. Дошел до замминистра обороны — отказали. Отправился в ЦК КПСС. Там в ситуацию вникли, предложили стать политработником. Снова обматерил. А кто и что ему сделает?
А потом август девяносто первого, и… В общем, думал, все.
Да и было бы, наверное, «все», если бы не та самая Игнатович, которая ревела белугой над Щелгавиным в «вертушке».
Когда в стране стали появляться разные там «бригады», когда началась стрельба, Гражина Игнатович, полька — литовка — украинка — белоруска, гражданка СССР, стала человеком уникальным. С ее медицинским опытом, полученным в Афганистане, она обрабатывала раны так, что ни в какую больницу ехать не надо было. А это исключительно высоко ценилось. После того как она проделала первую такую «операцию», а произошло это случайно, ее попробовали сделать врачом «бригады».
После очередного ранения за ней приехали двое братков. Ввалились в квартирку, буркнули:
— Давай, кобыла, собирайся. Возьми, че надо.
Как хорошо, что этого не слышал Щелгавин!
«Кобыла», имевшая такой опыт скоротечных боевых контактов, какого не могло быть у всей этой «бригады» скопом, мирно взяла все, что было нужно. Молча приехала, куда привезли, сделала все, что нужно, удалив пулю, застрявшую в лопатке.
Погладила по макушке трясущегося от страха и боли «братка», сказала «все, сынок, не плачь, а шрамы тебе еще девки целовать будут».
Получив сто баксов «за услугу», врезала тому, который назвал ее «кобылой», потом — второму, который приезжал за ней, как бы, за компанию. Потом плюнула на купюру и этим плевком приклеила ее к столу. Потом выхватила два ствола у парней, стоявших поблизости. Парни побледнели, а она спокойно расстреляла две обоймы в стены. Благо «штаб-квартира» располагалась в частном домике. Стены-то деревянные, не рикошетит…
Стволы бросила на пол, замершему «боссу» сказала:
— Сунетесь еще раз так же, сама убью.
И ушла.
Через два дня к ним домой приехал тот самый «босс». Стоял в прихожей, переминаясь с ноги на ногу. Приглашенный в «комнату» посидел молча. Сделал предложение.
Идея была проста: Гражина становится «бригадным хирургом» у его «братков». Стрельба и другие ранения в их повседневности неизбежны, значит, надо быть готовыми. Платить будут, как скажет. «Хотите, мужа вашего отправим в Германию, чтобы ему сделали самые лучшие протезы?»
Гражина ответила вопросом:
— Ты думаешь, для меня есть разница — кто кого ранил? Если уж вы такие дураки, то я хотя бы лечить буду. Всех подряд.
И, увидев возмущение, медленно выступавшее на лице «босса», уточнила:
— Или так, как я сказала, или — никак! Все, иди!
Прошло пять дней трудных переговоров, и ее пригласили «на обед» в широком составе. Присутствовали лидеры самых крупных «бригад».
Официантов не было, сами себе наливали и закуску накладывали. Впрочем, кто там ел-пил! С Гражиной разговаривали мало. Точнее говоря, это она с ними мало разговаривала. Просто повторила то, что уже сказала.
Ей оборудовали дачку в бывшем пионерлагере, который сейчас купили «под отдых». Туда и привозили ее «пациентов» в любое время дня и ночи.
«Территория Гражины» была объявлена нейтральной зоной. И все это соглашение соблюдали. Потому что иначе надо везти раненых в больницу. А там менты. А если не менты, то добьют запросто.
Когда Гражине предложили охрану, она кивнула на сумку:
— Там мое личное оружие. Пристрелянное. А ваши ребята забор пусть охраняют. Мало ли…
Щелгавин долго ничего не знал. Узнав, закатил скандал. Гражина долго пыталась мужа успокоить. Потом сама заорала.
Ротой или батальоном она никогда не командовала, но иногда во время операций приходилось орать, чтобы заглушить крики того, кого сама же и резала.
В общем, голоса у обоих были хорошие, зычные.
Скандал прекратился, когда Гражина крикнула:
— Мы тебе протез купить не сможем на те деньги, которое государство платит! А я должна еще думать, как бы «мои» бандиты «твоих» чиновников не перестреляли? Да пошел ты!
И Щелгавин заплакал.
Увидев слезы, стекающие по щекам мужа, Гражина, забыв о своей сложной национальности, заревела. Она и ревела, как боец: молча, стиснув зубы.
Так и решили все проблемы.
Щелгавин все-таки отважился еще раз «поговорить» в Министерстве обороны. Там и налетел на Плюснина.
Причем Плюснин сразу узнал Щелгавина, хотя до этого они никогда не встречались. Просто легенда о «контуженном на голову капитане», который без руки и глаза рвался в армию, была Плюснину хорошо известна.
Увидев человека в черной перчатке на правой руке и с повязкой, прикрывающей пустую глазницу, Плюснин окликнул:
— Капитан Щелгавин!
Разговаривали в кабинете Плюснина больше часа.
С тех пор у Плюснина не было лучшего помощника и советника, чем Щелгавин.
Вот только Плюснин и Гражина друг друга открыто не любили. Плюснин ее — за то, что она «бандитов» лечит. Гражина его — за то, что нещадно эксплуатирует Щелгавина. Все заверения Щелгавина были бесполезны, и Плюснин однажды сам ему сказал:
— Володя, плюнь ты. Она — твоя жена, я — твой сослуживец. Нам не обязательно быть всем вместе.
Так и порешили.
Щелгавин знал все, что имело хоть какое-то отношение к Плюснину и «Обороне России». И Плюснин знал совершенно точно, что ему, генералу, никогда не достичь таких вершин стратегического мышления, которое жило в Щелгавине, наверное, от рождения.
И всю ситуацию с Житниковым Щелгавин знал досконально. Лучше даже сказать, что это Плюснин ее знал досконально, потому что планировал и вел ее именно Щелгавин.
Едва Щелгавин вошел в кабинет, Плюснин объяснил все двумя словами:
— Корсаков убит!
Щелгавин сел к столу, и видно было, что он зол, как черт.
— Не шуми, не убит, — почти прорычал он.
— Как это — «не убит»?…
— Так это. Ты на хрен с этими дебилами связался, Сережа?
Плюснин смутился:
— Там дело такое, что тебе лучше не знать.
— Мое дело — решать все твои «дела», понял? — зло напомнил Щелгавин.
— Володя, ты же знаешь, есть дела, о которых тебе знать не полагается.
— Ты всерьез веришь, что кто-то решит твои проблемы лучше меня? — откровенно усмехнулся Щелгавин.