А тех, кто отдал приказ убить Гошу и Милу, Корсаков люто ненавидел! Он понимал, что на счету его противников не только Гоша и Мила, но этих двоих было вполне достаточно, чтобы Корсаков начать личную войну!
По дороге в редакцию позвонил Нике Зарембо: как никак, это ведь она ездила с Гошей в милицию и разговаривала там. Гоша, если верить его рассказу, сидел и ждал ее в машине вдалеке от здания. Значит, видели там только ее и о Гоше могли узнать тоже только от нее. А она отпирается…
Глупо же…
Но еще более глупо было бы снова звонить ей. Нику надо брать за шиворот и расспрашивать с пристрастием. Корсаков несколько раз «встречался» с Никой и знал алгоритм ее действий. Застать ее врасплох было несложно. Она выходила из подъезда только после того, как уезжал партнер. Не хотела, чтобы кто-то, увидев, сопоставил.
Корсаков ворвался в ее машину, едва она пристегнулась:
— Ну, что, сука, сдала Гошу?
Реакция Ники была неожиданной. Она заревела, как ревут маленькие девочки: искренне, отчаянно и беззащитно. Она не старалась как-то прикрыть лицо или отвернуться, и Корсакову стало стыдно. Просто — стыдно. Так и сидели молча…
— Мне тогда позвонили ночью, — начала Ника хриплым голосом.
Откашлялась.
— Часа в три позвонили. Сказали: запомни, ты с Гошей никуда не ездила. Никуда. Уговаривать не будем. Наши доводы тебе передаст близкий человек. И положили трубку. Я лежу, ничего не понимаю, муж тут на псих исходит: кто тебе звонит в такое время? Ну, понятно. Минут через пять снова звонок. Он хватает трубку, и через несколько секунд вижу, лицо у него меняется, и трубку он мне протягивает. А это моя подруга. Мы с ней со школы дружим, но не виделись уже лет шесть-семь. Голос у нее дрожит, и она говорит: Ника, тебя просят серьезно отнестись к предупреждению. Если ты согласна, я передам трубку им, а если не согласна, они говорят, что убьют меня и дочь. А они с дочкой вдвоем живут, девочке семь лет.
Ника вытащила платок и шумно высморкалась.
— В общем, Корсаков, ты меня не срами и не учи. И не спрашивай. Знала бы — кто, сама бы их на ломти порезала. — Говорила она спокойным голосом, но Игорь знал — порезала бы.
В редакции он не был несколько дней, и все, кто его увидел, старался переброситься хотя бы парой слов, обсудить какие-то новости или, по крайней мере, просто поболтать «ни о чем». Соня Брицис вплыла в его кабинет в самом начале второго.
Соня была достопримечательностью редакции. Женщина красивая, изысканная, можно сказать, породистая и холеная, она была отличным профессионалом. Человеку, видевшему Соню впервые, могло показаться, что она способна только сплетничать о коллегах и судачить о тряпках. Тем более что Соня вела себя как настоящая стерва, постоянно провоцируя стычки. И только те, кто был ею тщательно проверен, отобран и допущен в узкий круг доверенных лиц, знал, что она занимается темами, очень серьезными, и никогда не допускает проколов. Даже самые пристрастные критики не могли ухватиться за ошибку в ее публикациях. Злые языки утверждали, что сама-то Соня только обрабатывает то, что ей приносят, а готовят ее любовники, но Корсаков точно знал, что это не так. Пожалуй, только перед ним Соня снимала маску непоколебимой уверенности в себе и становилась обыкновенной бабой, приближающейся к сорока.
Соня была самой обыкновенной красавицей, которой ничего не надо было делать, чтобы ее заметили и оценили. Больше того, она никого не одаряла авансами, никому не обещала невозможного, но настоящие мужики, мужики с большой буквы, старались угождать ей, и это выглядело естественным, нормальным отношением к красивой женщине. Поэтому Соня могла получать такую информацию, которую журналисту «мужеска полу» не дали бы ни в коем случае. Многие подозревали Соню в том, что она скачет из постели в постель, но Соня только смеялась и громко называла адрес, по которому следует идти завистникам и клеветникам.
Правду о ней знал только Корсаков. Ну, во всяком случае, в редакции. И по всякому важному вопросу Соня обращалась только к нему.
Близкие, доверительные отношения с Соней были чреваты тем, что она в обществе Корсакова позволяла отдыхать своему русскому языку и манерам.
— Свари мне кофе, — отчеканила она, плюхнувшись на стул.
Все знали, что Корсаков заваривает очень вкусный кофе, и многие заходили, может быть, просто в надежде на чашку кофе настоящего, а не «бочкового» или, хуже того, растворимого.
Корсаков, демонстрируя полную покорность, начал варить кофе, а Соня сообщила, будто продолжая разговор:
— Ты представляешь, я его ждала два часа!
Плюхнула в чашку две ложки сахара, размешала, выпила почти залпом. Потом повернулась к Корсакову, и слезы сверкали в ее глазах:
— Два часа он не отвечал. Потом квакнул, что занят, скотина! А я два часа там лежала, как дура, ждала его. Хотела облить водопадом страсти!
И еще долго Корсаков выслушивал матерные жалобы женщины, которая понапрасну ждала любовника. В общем, ерунда, ничего особенного. Такие вещи у Сони случались довольно часто: ее любовниками были люди серьезные, занятые.
Он бы об этом и не вспомнил, если бы через полчаса ему не позвонил один из его «источников» и не отменил назначенную встречу, сославшись на внезапные обстоятельства.
Человек этот работал в Администрации Президента. Любовник Сони, тот, который внезапно не пришел на свидание, командовал чем-то в Службе безопасности. Два происшествия, совпавшие во времени и пространстве, теряют право называться «случаем»!
Это уже не просто так, решил Корсаков, и сразу же перезвонил своему информатору из Кремля, договорился о немедленной встрече. Это была простая работница, не допущенная ни к каким тайнам, но иногда ее болтовня наталкивала Корсакова на такие мысли, что он диву давался!
Она-то, пока пили кофе в ГУМе, и сообщила, что со вчерашнего вечера, часов с шести, в Кремле какая-то суматоха.
— И, главное, все делают вид, что ничего не происходит. Будто там, кроме них, никого нет, — усмехнулась она.
Продолжать расспросы Корсаков не стал: не время давить. В конце концов, у него есть и другие возможности, и через час уже знал о нескольких необычных звонках, сделанных через кремлевскую АТС. Несколько звонков, три из которых сделаны по одному и тому же номеру — это уже след. Так Корсаков и вышел на профессора Лобанова.
Жил профессор в доме на Тверской, и вскоре Корсаков уже звонил в дверь его квартиры. План беседы был прост и почти честен. Во всяком случае, на прямой обман, без которого порой невозможно узнать хоть что-то интересное, Корсаков идти не планировал. Но порой сами обстоятельства вынуждают к тому, что принято называть «мастерством получения информации».
Сначала Корсаков планировал, задавая самые общие вопросы, выйти на тему о звонках из Кремля. Его собственный опыт показывал, что самый короткий путь, в любом деле, — прямой.
Поэтому, поздоровавшись и следуя за хозяином в его кабинет. Корсаков, чтобы не терять времени, пояснил: