А он сделал. А что толку? Сидит сейчас тут, ожидая смерти. Хотя зачем? — Сама придет, как ни крути, и заботиться об этом не надо.
Увидел себя со стороны и пожалел. И это стало последней каплей!
«Надоел я вам, ребята? Шлепнуть меня хотите? Ну, что же, двум смертям не бывать, а одной — не миновать! Только просто так я вам не дамся. Мы еще повоюем. Давай-ка двигаться, Игорек!»
Итак, вспомни, как ты тут оказался-то? Ага, бежал к Ане Дымшиц, в надежде укрыться хотя бы на пару часов, но по пути потерял самое важное, самое главное.
Потерял, так что — конец?… Только без глупостей, одернул он себя. Что будем делать?
Корсаков, кажется, ощутил какое-то движение мысли, но услышал звук открывающейся двери. В четыре часа ночи?!
Он приблизился к двери, она открылась, — и словно вспыхнул яркий свет! Вошла яркая девица, которая почему-то показалась ему знакомой. «Странно», — подумал Корсаков и сразу вспомнил ее.
Это ведь та самая девица, которую он видел в окне. Да, точно! Было это в ту ночь, когда он ночевал у Ани. Корсаков захотел курить и устроился в кресле, стоящем возле огромного окна, почти во всю стену. Курил и смотрел в темноту, размышляя «ни о чем». Вдруг в доме, расположенном напротив, зажегся яркий свет. Он увидел, как к окну подошла эта самая девица. Тогда она была в халатике.
Девица скользнула глазами вокруг, увидела Корсакова и то ли в шутку, то ли всерьез кивнула в сторону кровати, будто приглашая.
После секундного переглядывания каждый покинул свой пост наблюдения, — продолжения не последовало. Теперь оба вспомнили. Девица опередила:
— Я думала, вы сразу прибежите.
— Я бегать не люблю, — в тон ей, чуть скучающим голосом, ответил Корсаков. — Сегодня не прогонишь?
— А вы уйдете?
Корсаков, подумав, честно ответил:
— Нет, не уйду.
— Ну, тогда, пойдем, — и она двинулась вверх.
Войдя в квартиру, не сговариваясь, направились в спальню. Потом — на кухню, наесться до отвала. Странная это была ночь, странные отношения, все странное.
Девица по имени Маша лишних вопросов не задавала. Делала все, о чем он просил, и делала точно так, как ему надо было.
Утром никто никуда не торопился.
Наверное, в Маше, как у многих проституток, жила тоска по нормальной семье, и она взялась готовить обед. Корсаков поел с удовольствием.
Теперь он пришел в себя полностью. Собственно, до такой степени, конечно, до какой, в принципе, можно быть готовым в этой ситуации.
Во двор дома, где жила Аня, он вошел спокойно, но несколько взглядов по сторонам бросил. Не встретив никаких препятствий, зашел в подъезд, поднялся на этаж, оказался в квартире. Не спеша, спрятал кейс в лоджии, именно туда, куда и хотел. И не на виду и в то же время под рукой.
Отправился на кухню, начал доставать что-то из холодильника, когда зазвонил телефон. Он прозвонил несколько раз, потом раздался зуммер, и телефон голосом Анны Дымшиц стал сообщать, что звонок поступил на ее телефон, но самой Анны сейчас нет дома, ну, и все остальное, что записывают на автоответчик. Когда автомат замолчал, раздался живой голос Анны:
— Игорь, возьми трубку.
Он взял, ответил.
Наступила пауза. Слышно было, как она дышит. Потом спросила:
— У тебя все нормально? В принципе.
— В принципе? Нормально, — признался Корсаков.
— Никуда не выходи, не подходи к окнам, слышишь? Я буду через пару часов. Раньше мне никак не успеть, сейчас столько пробок. Игорь, ты понял меня? Игорь, я тебя очень прошу, сделай все так, как я сказала, хорошо? Жди меня!
«Жди меня, и я вернусь», хотел ответить Корсаков, но сдержался.
Аня приехала в начале пятого, едва войдя в квартиру, обвила его руками, припала к нему всем телом, стараясь, наверное, передать какую-то тревогу или еще что-то. Странно, но корсаковское тело отреагировало, и повело себя совершенно безнравственно. Часа два или больше, они провели в спальне, иногда совместно посещая ванную комнату.
Потом Аня, накинув коротенький халатик, приступила к приготовлению ужина, заставив Корсакова сидеть на кухне и отвечать на все ее вопросы. Время от времени Корсакову это надоедало, и он приподнимал подол ее халатика. Впрочем, «подолом» его можно было называть весьма условно. Так, нижний край, и только. И — ничего больше.
Аня взбрыкивала, обзывала его «маньяком» и «извращенцем» и одаривала многообещающими взглядами.
После ужина посидели, чтобы пища улеглась, и снова рванулись в спальню. Там, после нового приступа сексуального бешенства, Корсаков и провалился в сон. Ну, а почему не поспать, когда все уже ясно!
Проснулся сам, наверное, за долю мгновения до того, как его хотели разбудить. Во всяком случае, все уже сидели на своих местах вокруг кровати, и Аня была закутана в какое-то покрывало, нечто модное и крутое.
— Ну, что, все-таки основной инстинкт оказался сильнее? — улыбаясь, спросил Плюснин, устроившийся в кресле, принесенном по этому случаю из холла.
— А чего? — Корсаков нарочито выполз из-под одеяла, открыв часть лобка. — Не к мужику же мне идти ночевать. Хотя, конечно, как я понимаю, и эта сука — не лучше других.
Аня хотела что-то сказать, но пересилила себя и улыбнулась, как бы демонстрируя спокойное, созерцательное превосходство.
— Ну, ты сам понимаешь, что теперь у тебя шансов уже никаких. Поговорим? — предложил Плюснин.
— Поговорить? — несколько рассеянно повторил Корсаков, будто не совсем понимая. — Ну, не знаю. Наверное, у меня склероз начинается: никак не могу вспомнить, когда мы перешли на «ты»?
— Ну-ну, — отозвался генерал. — В принципе, я не против, давайте на «вы». Где результат? Я понимаю, что вы работаете на несколько человек сразу, но я спрашиваю о своем заказе.
Вот это да! Вот это — адреналин! Именно это, а не те жалкие потуги, которые демонстрируют на экране субтильные мальчики и девочки, сигающие с моста вниз на «тарзанке». Корсаков почувствовал, как уши заложило, будто во время стремительного падения с еще нераскрывшимся парашютом!
Ну, маэстро, пора! Ваш выход!
Корсаков оставался в той же позе, только лицо его стремительно посерело. Казалось, даже морщины прорезались глубже.
Видно было, что это не ускользнуло от взгляда Плюснина, и он заговорил:
— Поверьте, Игорь, понимаю вас. Конечно, она — сука, настоящая сука. Но это — ее профессия. За это ей деньги платят, понимаете? И она вас, выражаясь современным языком, развела. Вот такие дела. Что поделаешь?
Говорил генерал неспешно, вежливо, и голос его был переполнен уважением.
Вот только глаза искрились и губы подрагивали, будто от смеха. Хотя, может, в самом деле весело было человеку.