Все стояли молча. В самом деле, не каждый день прилюдно бьют морду члену правительства! Корсаков, изрыгая маты, успел ударить еще два раза. Правда, бить постарался неумело, все-таки журналист, белоручка, а не какой-нибудь боксер.
Наконец Плюснин пришел в себя. Он обхватил Корсакова сзади, прижимая его руки к телу, и заорал:
— Что стоите, охраннички, вашу мать!
«Охраннички» схватили Корсакова, усадили на стул, продолжая удерживать. Он, обозначая сопротивление, продолжал материть Решетникова, и этому никто не мешал.
Плюснин поднял с пола клочок, выхваченный Корсаковым из кейса, повертел его, пытаясь увидеть хоть что-то, понюхал. Повернулся к Корсакову и уважительно спросил:
— Сам додумался?
Корсаков, выплеснув свое возмущение, сидел с безразличным выражением лица и говорил тихим, бесцветным голосом:
— А не пойти бы и тебе, генерал, куда-нибудь? Ты меня сейчас-то чем будешь пугать?
Плюснин сел напротив:
— А зачем тебя пугать? Ты просто ответишь на вопросы, а потом…
— А потом меня, как Житникова, — почти усмехнулся Корсаков, выразительно глядя на Аню Дымшиц.
Решетников, все еще прижимавший платок к носу, скользнул взглядом на Аню, потом на Плюснина.
— Это как понимать?
Видимо, генерал моментально почувствовал себя просто ужасно и как-то робко пообещал:
— Я потом расскажу.
Решетников мучительно сжал зубы, подождал, потом решительно подвел черту:
— Ну, Плюснин!
И мотнул в сторону двери:
— Ты, Корсаков, свободен. Ты не виноват, что у нас всюду такие… сидят.
Плюснин хотел что-то сказать, но не решился.
Корсаков подошел к двери, потоптался неуверенно, повернулся, будто не решаясь заговорить, но вице-премьер его понял:
— Этот, — он кивнул в сторону Плюснина, — ничего не сделает. Слишком много свидетелей. Мне… Ну, мне ты вообще ничего плохого не сделал. Обмен ударами, так это нормально. Глядишь, еще и увидимся.
Корсаков перевел взгляд на Аню Дымшиц, и Плюснин, заметив это, усмехнулся.
— Эта вообще… побрякушка, — отмахнулся Решетников. — С тремя мужиками спать, извини, с четырьмя, и ничего не поиметь. Он повернулся к Анне.
— Ты, видимо, решила, что Житников своими деньгами распоряжался?
Корсаков, хоть и со стыдом, честно признался себе, что испытал удовольствие, видя, как побледнела Анна и отвисла ее челюсть.
— Не его это деньги, не его. Так что, милая, пролетела ты, как говорится, мимо кассы.
И Плюснин тоже улыбнулся, не скрывая мелкой радости.
Решетников снова обратился к Корсакову и окончательно разрешил:
— В общем, шагай спокойно.
2010, июнь, Москва
КОРСАКОВ
Утро приходило рывками, то врываясь в комнату солнечными лучами, то урча автомобильными моторами и яростно треща мотоциклетными очередями. Где-то глубоко в подсознании неторопливо ворочался ответ на эту тайну пробуждения по частям, но Корсакову не хотелось сейчас заниматься чем-то серьезным.
Честно говоря, спать ему уже не хотелось, но и представить, что сейчас он выберется из-под одеяла и окунется в очередной день, не мог. Почему-то он был уверен, что у него нет никаких дел, которые необходимо сделать срочно и во что бы то ни стало. Душа была заполнена каким-то светлым и радостным туманом забытья, откуда время от времени выглядывала улыбающаяся женщина. Кто она — Корсаков не знал, и не мог разглядеть. как ни старался. Но это была Женщина, значит, все в жизни хорошо, и он проснулся окончательно.
Корсаков вспомнил вчерашнее и еще раз поблагодарил судьбу и Сашку Андронова, которые помогали ему. Он-то, Корсаков, что?! Просто выполнил поручение.
Он вспомнил растерянные физиономии вице-премьера Решетникова и генерала Плюснина, огорченную Аню Дымшиц и невольно усмехнулся. Хотя, если бы хоть что-то пошло не так, как рассчитал Андронов — гений планирования, то мог бы Игорь Корсаков сегодняшний день встретить и не в таком блаженстве. Мог бы и совсем до него не дожить. Ну, да ладно. Все кончилось хорошо, и надо этому радоваться. Радоваться тишине, царящей в квартире, густому аромату кофе и чарующим запахам свежей сдобы, доносившемуся с кухни. Вечером Корсаков входил домой один, он это помнил совершенно точно. В квартире, по идее, никого не должно было быть. Однако аккуратные звуки, доносившиеся с кухни, его не только не испугали, а даже не удивили.
Корсаков улыбнулся, лениво влез в джинсы и босиком затопал к источнику запахов.
Не дойдя пары шагов до цели, громко спросил:
— Не могли бы вы, Феликс Александрович, каждое утро так меня баловать?
Феликс Дружников, а это в самом деле был именно он, сделал удивленное и разочарованное лицо, встречая хозяина квартиры:
— А я-то хозяйничаю тут в надежде сюрприз устроить.
— Не волнуйтесь, вы его устроили, — рассмеялся Корсаков.
— Это как же вы меня вычислили, Игорь Викторович? — не унимался Дружников.
— А что вас вычислять? Вы мне едва в ту ночь не попались, — ответил Корсаков и с удовольствием отметил беспокойство в глазах Дружникова.
— Как это «попался»? Вы меня видели?
— Да, успокойтесь вы, успокойтесь, не видел. Это я позднее вас вычислил.
Корсаков, заботясь о чистоте жанра, не стал говорить, что вычислил старого чекиста, не он сам, а по его рассказам все тот же Андронов, который Дружникова вообще никогда не видел.
Тогда, заглянув к Сашке в Ростов по пути из Ярославля, Корсаков подробно пересказывал ему случившееся, и того сразу заинтересовало именно исчезновение папки.
— Говоришь, много лет лежала папка, о которой почти никто не знал, и вдруг, как только она оказалась у тебя, исчезла? Ну-ну.
Это «ну-ну» было андроновским знаком. С помощью этого «ну-ну» он доводил до истерического состояния многих старших по званию, которые никак не могли понять, как ухитряется этот сержант увидеть слабые места в их расчетах и замыслах.
— Этот дед ее у тебя и спер, точно! — убежденно сказал, как отрезал, Андронов, и все сомнения, которые еще были у Корсакова, исчезли.
И сейчас, по реакции Дружникова, он лишний раз убедился, что Санька был прав.
Но Дружников, накрывая на стол, все-таки огорчился:
— Значит, догадались?
— Просто перебрал все варианты, и осталось два: или я сам у себя спер папку, или вы. Ну, сами посудите, на кого оставалось грешить? — постарался успокоить незваного гостя Корсаков.
— Вы садитесь, садитесь, будем завтракать, — предложил Дружников, но и сам не выдержал. — А мне-то зачем было ее забирать? Я ведь сам ее вам отдал несколькими часами раньше. Мог бы просто спрятать, выкинуть, уничтожить.