Десятка два братьев, сменяя друг друга, таскали вдоль северо-западной стены большие бревна. Один из Добрых Мужей надзирал за ними. Еще пятеро носили знамена и хоругви, складывая их в узком проходе к святилищу катаров. Там Совершенный проверял последние детали, желая убедиться, что все готово. Возрождение Монсегюра должно было произойти так, чтобы ни одной непредвиденной малости не случилось при том. Необходимо было поразить воображение, обозначить переломную веху истории Ордена и приготовиться к новым сражениям.
— Все, — сказал Добрый Муж, входя в святилище. — Готово!
— Превосходная новость, — отозвался Совершенный. — Признаюсь тебе, это у меня была последняя причина для беспокойства.
Они вдвоем прошли по главному проходу, потом свернули направо. Там уходила в землю другая галерея, более узкая. Через несколько шагов, нагнувшись, можно было войти в естественную пещеру круглой формы. Она была сравнительно невелика, но человек десять могло там поместиться спокойно.
— Порода очень ломкая, и влажность большая, — заметил Добрый Муж. — Но мы и не собирались устраивать здесь им дворец.
Совершенный не отозвался на эту шутку — скорее, впрочем, казарменную, чем ироническую, — однако настроение у него оставалось превосходное. В пещере были выдолблены еще четыре ниши, на манер альковов, симметрично вокруг центральной оси. Все они были отгорожены железными решетками, запертыми на внушительные засовы.
— В этих двух, — давал пояснения Добрый Муж, — вполне можно стоять во весь рост. Две другие теснее. Им придется сидеть или лежать, как собакам в будке.
— Братья ничего не видели?
— Совсем ничего. Мы работали, когда их не было, а когда они приходили, заваливали вход в боковую галерею.
Совершенный улыбнулся. Он был очень доволен.
— Отлично! Тем больше будет эффект неожиданности. Я хочу поразить их воображение. До сих пор мы держали их страхом. После церемонии — сподобимся их уважения. И они станут новыми крестоносцами Монсегюра!
Ле Биан открыл дверь гостиницы, еще переполненный мыслями о своем открытии. Шеналь, должно быть, заметил это и сказал шутливо:
— Ну и лицо у тебя! Ты смотришь так, словно повстречал Великого инквизитора!
Своим секретом Ле Биан не мог делиться ни с кем — даже с человеком, который спас ему жизнь. Он постарался придать лицу нормальное выражение и тоже пошутил:
— Дойдет до того, что даже здешняя кухня станет не по мне. Кстати, в котором часу сегодня ужинаем?
— С семи до девяти, как обычно. Что за вопрос?
— Я, может быть, немножко опоздаю. Мне надо кое-что проверить. А могу я пойти посмотреть книги у тебя в библиотеке? Она открыта?
Шеналь, воздев руки к небу, повернулся в сторону кухни и позвал жену:
— Дорогая, наш нормандец, похоже, перебрал кальвадоса! Все задает дурацкие вопросы! Ну конечно открыта. Это ж не Национальная библиотека!
Сначала Ле Биан поднялся в номер — уложить вещи, причем драгоценный документ он спрятал в двойном дне саквояжа. Он улыбнулся: все это очень походило на дурной детектив, но сейчас ему ничего пооригинальнее не пришло в голову Потом он подошел к зеркалу посмотреть на свою физиономию. Она и вправду была не вполне нормальная. Он подумал: четверо катаров делили груз тайны между собой, а он его нес один…
Ле Биан спустился по деревянной лестницы, которая по вечерам, как казалось, скрипела особенно громко. Дверь в библиотеку была открыта; Шеналь заново расставил по порядку книги в шкафах красного дерева — должно быть, фамильная мебель, которая своей старомодностью особенно подходила для роли хранительницы местных преданий. Палец Ле Биана пробежал по корешкам книг — одни были переплетены в материю, другие картонные. Взглядом он искал корешок из черной ткани с тиснеными золотом буквами. Две попытки были неудачны, третья удалась. Палец остановился на книге «Отдаленная история Монсегюра».
Ле Биан сел в кресло для чтения, обитое какой-то материей в цветочек, по поводу которой они, бывало, пошучивали с хозяином. Какая, в конце концов, разница: кресло удобное, а больше от него ничего и не надо. Историк помнил, что глава о Монсегюре языческих времен была в начале книги. Еще он подумал, что, возможно, наткнется на след того, что находилось некогда «под главной башней Монсегюра», как было написано в записке, переданной ему когда-то. Под вечер в поисках ему везло решительно меньше, чем в библиотеке Фуа. Он уже в третий раз перелистывал книгу, и тут его внимание привлекли три тоненькие буквы, написанные черными чернилами на форзаце. Первая и последняя буквы были прописные, третья, между ними, — маленькая; почерк похож на готические прописи, которые раздавали немцы во время войны в зоне оккупации.
К ф Г…
Ле Биану показалось, что его стукнули кулаком в живот. Вслед за первым шоком закружилось голова, и если бы он не сидел в удобном кресле с цветочками — наверняка упал бы. Ле Биан осмотрелся. Каждая картинка на стене, каждая ваза, дурацкая коллекция лошадиных подков — все стало ему враждебно. «К ф Г» — Карл фон Граф бывал в этой гостинице! И, наверное, сидел в этом кресле. Эта мысль была непереносима. А вдруг все-таки совпадение? Нет, подумал он, таких совпадений быть не может.
«Словно повстречал Великого инквизитора»…
Дело становилось уже чересчур опасным. Ле Биан вышел из библиотеки, тихонько притворил дверь. Пошел по этим чертовым лестницам — правда, они ему, казалось, сочувствовали и скрипели меньше, чем когда он спускался. В голове была только одна мысль: уехать из гостиницы «Альбигойцы»! Сию же секунду!
На пороге номера сердце Ле Биана бешено заколотилось, голова чуть не раскололась, в висках стучал барабан, в лицо бросился невыносимый жар. Он открыл дверь. Шеналь, как ни в чем не бывало, сидел у него за письменным столом и внимательно читал рукопись на пергаменте. Он повернулся к постояльцу, улыбнулся и сказал:
— От всей души поздравляю, Ле Биан! Ты разгадал загадку, над которой бились семьсот лет! Снимаю шляпу, старик!
В глубине гостиничного сада стоял сарайчик из местного камня. Там Шеналь складывал стулья с террасы, садовый инвентарь и дрова для камина. Туда же он оттащил и Ле Биана, крепко привязав его за руки и за ноги к стулу. Хотя сарай находился довольно далеко и от гостиницы, и от дороги, рот постояльцу хозяин тоже счел не лишним заткнуть.
Добрый час Пьер сидел в одиночестве и думал, как же он ошибся. Поначалу он недооценил важность открытия Отто Рана. А потом, когда она до него дошла, он решил по-прежнему играть в одинокого ковбоя. С самого начала всей этой истории он упорно не желал ничего сообщать полиции. Теперь он сожалел о своем ребячестве. Строил, строил из себя героя, да вот и достроился. Сидит ночью связанный в какой-то развалюхе. Весело, нечего сказать. Мыслей в голове было много, но радостных ни одной. Ле Биан попытался прервать их поток. Должен же найтись способ выбраться из западни, в которую он сам угодил?