И его едва не сбила с ног медсестра, с флаконом «козыря» в руках. Тридцать вторая, подумал он, увидев ярлык, а затем пошел следом за ней за ширму.
Финн уже готовил укол. Подойдя к носилкам, Тахион начал осмотр. Блузка женщины была распахнута, обнажив гладкую кожу цвета кофе с молоком. Грудь была облеплена датчиками, медсестра держала маску у лица пациентки. Кожа уже начала покрываться нездоровой слизью, от которой намокала одежда. Слизь сочилась из каждой поры. Врачебная привычка к отстраненности не дала ему сразу узнать ее, и он сделал это, лишь приподняв веко, чтобы поглядеть на зрачок. Медсестра убрала маску в сторону, чтобы освободить ему место, и…
Подавив приступ тошноты, он отмахнулся от пузырька с нашатырем. Сбросил с себя руки, пытающиеся удержать его.
– Вы в порядке?
– Доктор?
– Выпейте это.
– Не я!
Вцепившись в руку медсестры, словно пьяный, он удержался на ногах. Схватил за запястье Финна, отводя в сторону руку со шприцом.
– КАКОГО ХРЕНА ВЫ ДЕЛАЕТЕ?!
– Это… это единственный укол, какой мы можем сделать… Дикая Карта…
– НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ! Я ЗНАЮ ЭТУ ЖЕНЩИНУ! ОНА ТУЗ!
Увидев выражение лица Тахиона, джокер отпрянул. Такисианин продолжил осмотр. Финн двинулся вперед и крепко схватил его за руку.
– Время теряете! Лишаете ее единственного шанса! Это Дикая Карта!
– Невозможно! Вирус был создан так, чтобы сопротивляться мутациям! Она туз, и уже давно. Она не могла быть инфицирована заново.
– Поглядите на нее!
Прерывисто дыша, Тахион переводил взгляд со шприца на сочащееся слизью тело Рулетки и обратно.
– Дай мне!
Его пальцы заскользили по пленке слизи, мерзко пахнущей. Игла царапнула вену. Рулетка вскрикнула.
– Сотрите это.
Но, как быстро бы они ни старались стереть слизь, она сочилась из пор быстрее. Наконец Тахион резко воткнул иглу.
Великие предки, пусть это сработает. Пусть на этот раз оно сработает!
Но вскоре стало ясно, что ответом на его мольбы было молчание.
Рулетка начала напоминать тысячелетнюю мумию, по мере того как жидкость покидала ее тело. Внезапно ее веки задрожали. Она открыла глаза и невидящим взглядом посмотрела на его лицо.
– Тахион, – хрипло прошептала она. – Я шла обратно. К тебе.
Судорожный вдох, будто резко расправленный аккордеон.
– Ты все еще меня ждешь?
– Да.
– Лжец. Я умираю. Ты свободен.
– Рулетка.
У него мурашки пошли по коже от мысли о том, чтобы к ней прикоснуться, но он заставил себя прижаться щекой к ее щеке. Его слезы смешались со слизью.
– Ты разрушил мою жизнь. Ты и твоя зараза. Сейчас она наконец-то завершает свое дело. Я… так… рада.
Прошла не одна минута, и Финн оттащил Тахиона в сторону. Накрыл тело простыней. Инопланетянин рухнул на колени, и их пронзила боль. Прикрыв рот кулаками, он тщетно пытался сдержать рыдания. От горя, отчасти. И от чувства вины за то, что на самом деле он не ждал.
Но более всего – от ужаса.– Я сегодня действительно вышел из себя, но потом подумал обо всем, что ты сказал, и не стал их контролировать.
– Хорошо.
Тахион уставился в открытый холодильник, будто ища просветления в картонной пачке скисшего молока и чашке заплесневевших персиков.
– Что такое?
Мальчик напрягся.
– О, Блез, я так горд тобой.
В крепких объятиях Тахиона мальчик слегка расслабился.
– Ты по-английски говоришь, это я тоже заметил. Просто я слишком устал и не сразу пришел в себя.
Блез протянул руку и приложил сжатый кулак к губам Тахиона. Тот поцеловал ему руку.
– Дядя Клод был не очень-то хорошим человеком, да? – спросил Блез, внезапно меняя тему.
– Да, но отчасти можно понять, почему он так поступал. Быть джокером нелегко.
– А что бы ты делал, окажись ты джокером?
– Покончил бы с собой.
Блез разинул рот, увидев непередаваемое выражение лица своего кидждада.
– Это же глупо. Что угодно лучше, чем смерть.
– Не могу согласиться. Поймешь, когда станешь постарше.
– Все мне так говорят, – ответил Блез и, надувшись, вышел с кухни и плюхнулся на диван. – Джек, Дург, Марк, «Малышка». Наверное, это правда, если земляне, такисиане и корабли говорят одно и то же. Но я не имею в виду, быть таким мерзким джокером, как Соплевик. Что, если бы ты оказался таким, как Джуб, Кристалис или Эрни?
– Все равно не смог бы жить таким, – ответил Тахион, садясь на диван рядом с Блезом. – Моя культура идеализирует совершенство. Дефективных детей уничтожают после рождения, сразу, а людей, нормальных во всех остальных отношениях, стерилизуют, если выясняется, что они не представляют генетической ценности.
– Значит, быть обычным так же плохо, как де… дефективным? – спросил Блез, запнувшись на незнакомом слове.
– Ну, не совсем, да и гены часто складываются таким образом, что все равно могут представлять опасность. Меня едва не стерилизовали из-за крови Сеннари, текущей в моих жилах, но мои выдающиеся способности в ментальном плане перевесили фактор непредсказуемости, внесенный Сеннари, а также другие мои… огрехи.
– У тебя есть сын на Такисе?
– Нет.
Тахион на мгновение задумался, существует ли до сих пор его сперма, оставленная в хранилище на Такисе, или Забб и его сторонники уже ее уничтожили. Или, что еще хуже, оплодотворили ею какую-нибудь женщину. Как это ни смешно, но при всей развитости таких технологий на Такисе существовало принципиальное недоверие к использованию искусственного оплодотворения или искусственных маток. Насчет маток еще можно найти объяснение, ведь в культуре, основанной на телепатии, лучше всего, чтобы ребенок имел телепатический контакт с матерью еще в утробе, но насчет обязательности полового акта никаких оправданий не было.
Кроме очевидных.
Десять месяцев! Десять месяцев он не занимался сексом.
Он резко заставил себя отвлечься от неприятных мыслей и снова сосредоточился на Блезе. Его еще так многому надо научить из области такисианской культуры. Хотя о чем тут беспокоиться?
Этого ребенка он никогда не сможет представить своей семье. Он выродок. Кроме того, в такисианской культуре много такого, что не выдерживает никакой критики. Как объяснить одиннадцатилетнему мальчишке, что такое кровная вражда, контролируемое воспроизводство, то невероятное напряжение, в котором постоянно живут представители правящих кланов? Те заоблачные требования, которые предъявляются к каждому, живущему среди владык-телепатов, – все это вовсе не романтично и не чудесно, скорее – исключительно смертоносно, и это именно то, что заставило его деда бежать сюда, в чуждый мир.