Плеть была возвращена на столик, и он протянул руку к кнуту для выездки. Еще до того, как он рассек им воздух, я знала, что это будет совсем другой вид боли. Как и в предыдущий раз, он начал с задницы. После пары мягких ударов пришел черед того свистящего звука, за которым следовала жгучая боль на ягодицах, от чего мне приходилось стискивать зубы. Удары шли один за другим в быстрой последовательности, потом образовалась пауза. Он опустился на колени и проверил мой зад.
— Честное слово, ты должна это видеть. Мгновенные тонкие линии. Я думаю, у тебя останется несколько рубцов.
Изумление в его голосе вызвало у меня прилив чувств и особую странную гордость от того, с каким удовольствием он это произнес. Может быть, он и не был садистом, но отметины рассматривать любил. По этому поводу я тоже могу кое-что рассказать: когда через несколько дней после того, как он бил меня, расцвели синяки, я была не в силах удержать собственные пальцы от поглаживания этих мест. Это были цветные иллюстрации к нашим забавам.
Хотя то были еще цветочки. Нет других слов, чтобы это передать — кнут ранил адски. Я ничего не могла с собой сделать и уклонялась, когда видела, как он замахивается, и слышала свист рассекаемого кнутом воздуха. Там, где моя кожа покраснела от плетки, тонкие следы кнута были едва различимы. Когда он ударил кнутом по груди, я закусила губу, а когда ударил по ступням, я чуть не пнула его.
Возможно ли, чтобы моя переносимость боли снизилась? Было ли настолько больно раньше? Может быть, я просто забыла? Эротизировала боль?
Это определенно была самая тяжелая боль, которой он меня подвергал, и, конечно, самая сильная, которую я испытала за долгий срок. Немного истерически я спрашивала себя: возможно ли, чтобы моя переносимость боли снизилась? Было очень больно. Было ли настолько больно раньше? Может быть, я просто забыла? Эротизировала боль? Как я могла ее выдерживать? Когда же это закончится? Смогу ли я продержаться до конца?
Что было редкостью для Адама, он не стал больше ничего со мной делать, пока работал кнутом. Не было смысла в унижении, мой мозг не смог бы сосредоточиться больше ни на чем — только вызов и сопротивление. Была только боль. Жестокая, острая, постоянная боль. И простите, что я повторяю совершенно очевидное, она травмировала. Очень, очень и очень.
Адам опять пристально рассматривал меня, но теперь не столько с точки зрения проведенного эксперимента, сколько проверяя мое состояние. Это немного меня успокоило. Я знала, что могу доверять Адаму, что он будет присматривать за мной. Я знала, что могла бы выдержать больше, но сумела уловить в его настроении некоторую сдержанность и озабоченность.
Он отложил кнут и потянулся за стеком. Что ж, может быть, то, что я приняла за озабоченность, было истерическим оптимизмом с моей стороны.
Третий инструмент означал, что я должна очередной раз попытаться приспособиться к совершенно другой по силе и типу боли. Она жалила, особенно в местах уже проступивших рубцов, оставленных кнутом, и на краснеющих участках кожи, отхоженных плетью. Боль была острой и направленной на сравнительно небольшой участок тела, а размахиваться со всей силы он начал сразу.
Он охаживал меня стеком быстро, сразу по всему телу — задница, бедра, живот, грудь. Было непонятно, куда придется следующий удар, и было очень трудно, борясь за каждый глоток воздуха, сосредоточиваться на боли. Адам продолжал действовать и зашел дальше, чем когда-либо, ударив по соскам, а потом, когда я попыталась защититься, бил по рукам, пока я не убрала их и не заложила обратно за голову.
У меня кружилась голова, а глаза наполнялись слезами. Боль разрушала меня, но в этот момент я ее жаждала, стремясь к очистительной разрядке. Тем не менее это не мешало мне уклоняться и сжимать зубы. Я знала, что если он будет так продолжать, я утону в слезах.
Потом он остановился. Мгновенно оказался напротив моего лица. Погладил по волосам, поцеловал в лоб. Это было мило, но воспринималось странно. В тот момент для меня это было почти равноценно тому, как если бы он отказывал мне в оргазме — я могла принять больше и хотела этого.
— Пожалуйста, — прошептала я судорожно. Отчаянно.
— Чего ты хочешь, милая? — голос его был нежным, наполненным искренней заботой.
— Ты не должен останавливаться. Пожалуйста, не останавливайся. Я хочу рыдать от тебя.
Он дотронулся своим лбом до моего. Закрыл глаза. Глубоко вздохнул. Подался назад. Его взгляд был испытующим.
— Ты уверена?
Я сглотнула и кивнула.
— Да, — я немного покраснела. — Пожалуйста.
Не припомню, чтобы я когда-нибудь видела на его лице такое смятение. Он, казалось, был уверен всегда и во всем. Он регулярно обхватывал руками мое горло, но заставить меня плакать от боли — это было одной из тех немногих вещей, которые он не делал ни разу. Он мог наполнить мои глаза слезами, но никогда не заставлял меня всхлипывать, никогда не заставлял рыдать от боли по-настоящему. Я могла точно сказать, что он колебался, не зная, стоит ли подвергать меня этому, выдержу ли я. Но в этот раз знала я. Я верила ему, искренне верила и знала, на что иду.
Он подвел меня так близко к этому. Я хотела почувствовать потоки слез на лице, тосковала по освобождению тела муками рыданий, по очищению души болью.
Долгую минуту мы смотрели друг на друга. Невзирая на блестящие от слез глаза, я улыбалась.
— Верь мне.
Он молчал несколько секунд. Медленно его губы искривились, и он улыбнулся в ответ.
— Я тебе верю.
Он набрал в грудь побольше воздуха и принялся снова, убеждаясь, что ударяет по мне, по крайней мере, не слабее, чем прежде. Он начал с того, чем закончил, хлестал мое тело, заставляя меня гадать, куда придется следующий удар, и даже несколько раз ударил между ног.
Потом он начал сосредоточиваться на отдельных частях тела. Стек ударил по моей груди, и я вздрогнула. Он сделал это опять. И опять. Начал бить жестче, размахивался все сильнее, и я напрягалась, чувствуя, как в горле растет ком. Он ударял снова, снова и снова, а я все время думала: «Пожалуйста, только не останавливайся».
А потом это случилось. Мои зубы были стиснуты, а губы — плотно сжаты, пока я сносила боль, но последний взмах вынудил меня завопить. Это было облегчение, которого я так ждала. Колени подкосились, и я рухнула на пол. Слезы хлынули на волю, а рыдания сотрясали тело.
В мгновение ока Адам оказался рядом. Склонился надо мной, крепко обхватил руками, и шептал на ухо слова любви. Я задыхалась и раз за разом повторяла: «Благодарю тебя», пытаясь убедить его, что со мной все в порядке, что произошло то, чего я хотела, чего страстно желала и что сейчас мне было нужнее всего.
Я рассказывала ему, как сильно этим наслаждалась, как мне нравится, когда меня испытывают.
Когда я прильнула к Адаму, то почувствовала его эрекцию и улыбнулась сквозь слезы, хотя была еще не в том состоянии, чтобы что-нибудь с этим сделать. Но ненадолго.