— Войско разбито, повелитель. — Генерал долго и неотрывно смотрел в глаза юному правителю. — Я верой и правдой служил отцу вашего императорского величества. С ним бы я одержал победу. А с его сыном, который намного слабее, я проиграл.
Император Вэй изумленно открыл рот.
— Ты принес дурные вести и еще смеешь оскорблять меня в моем собственном дворце?
Главнокомандующий тяжело вздохнул. Меча у него не было, зато он вытащил из-под кольчуги длинный кинжал. Юный император ошеломленно уставился на оружие, его охватил ужас.
— Ваш отец не позволил бы мне подойти к нему, повелитель. Он бы не стал доверять генералу, чье войско разгромили на поле битвы, — произнес Чжи Чжун, пожимая плечами. — Я не оправдал надежд своего государя и повинен в смерти. Разве у меня есть выбор?
Император набрал в легкие воздуха, чтобы позвать стражу. Не успел. Чжи Чжун набросился на него, схватил за горло, заглушая крик. Руки юноши колотили по его лицу и доспехам. Генерал только усилил хватку. Он мог бы задушить тщедушного юнца, но такая смерть — позор для сына великого человека. Поэтому Чжи Чжун нашел нужное место на груди отчаянно отбивавшегося императора и воткнул нож точно в сердце.
Руки юноши бессильно упали, и генерал ощутил боль от царапин на щеках. Кровь проступила сквозь одежду императора. Генерал поднял его и усадил на трон.
Рабы испуганно вопили. Чжи Чжун не обращал на них внимания. Он смотрел на тело юного Вэя.
«У меня не оставалось выбора», — сказал себе генерал.
Двери распахнулись настежь, и в зал вбежали императорские стражи с оружием в руках. Чжи Чжун повернулся и увидел, что в коридоре полно его людей. Лю Чжан выполнил приказ, его доспехи покрывала кровь. Потребовалось совсем немного времени, чтобы прикончить остальных стражников.
Лю Чжан стоял, тяжело дыша, и удивленно смотрел в белое лицо мертвого императора.
— Он убит, — пробормотал он с благоговейным страхом. — Что нам теперь делать?
Военачальник бросил взгляд на измученных, окровавленных людей, которые принесли дух поля битвы в прекрасный и мирный дворец. Возможно, со временем Чжи Чжун будет скорбеть о содеянном и обо всех своих утратах, но только не сейчас.
— Скажем людям, что император мертв и что город нужно закрыть и укрепить. Нам больше ничего не остается — монголы наступают.
— Кто станет новым императором? Один из его сыновей? — спросил Лю Чжан.
Бледный как полотно, он старался не смотреть на тело, распростертое на троне.
— Старшему всего шесть лет, — ответил Чжи Чжун. — После похорон приведите его ко мне. Я буду править от его имени.
Лю Чжан посмотрел на генерала.
— Поприветствуем нового императора, — прошептал он, и его слова повторили все, кто стоял вокруг.
Почти в трансе, Лю Чжан низко поклонился, задел деревянные половицы лбом. Остальные последовали его примеру, и Чжи Чжун улыбнулся.
— Десять тысяч лет жизни императору, — тихо произнес он. — Десять тысяч лет.
Небо над горами стало черным, жирный дым разносился далеко вокруг. Цзиньцы смирились с поражением, но монголы потеряли слишком много людей и теперь не знали пощады. День за днем они преследовали побежденных цзиньских воинов и убивали их безжалостно, словно сурков в родных степях.
Из вражеских знамен и древков пик сложили огромные костры, еду и мертвецов не трогали. Семьи воинов на повозках потянулись через ущелье, привезли кузнечные горны — переплавить наконечники. Цзиньские запасы продовольствия зарыли в сугробы, чтобы не испортились.
Никто не считал мертвых врагов — не было необходимости. Тот, кому довелось увидеть горы трупов, никогда не забыл бы этого зрелища. Женщины и дети помогали снимать с мертвецов доспехи и все остальное, что представляло хоть мало-мальскую ценность. Невыносимое зловоние заполнило долину, и уже на следующий день в воздухе кишели мухи, которые с треском сгорали в пляшущем пламени костров.
На краю долины Чингис ждал своих военачальников. Ему хотелось увидеть город, который послал против него столь многочисленную армию. Хачиун и Хасар поскакали к хану, время от времени оглядываясь на поле огня и крови. Тени от костров плясали на скалах, а скорбящие соплеменники в голос оплакивали мертвых.
Три брата молча смотрели, как рысью приближаются остальные. Первым подъехал Субудай, бледный, но весьма гордый стянутой грубыми стежками раной, которая змеилась на его левой руке. Следом — Арслан и Джелме, они ехали рядом, их силуэты чернели на фоне ярких языков пламени. Последними подскакали Хо Са и каменщик Лян. Только Тэмуге остался с племенами — перенести улус к реке на двадцать ли севернее. Было ясно, что огонь будет тлеть несколько дней, даже если люди не станут его поддерживать. Мухи досаждали еще сильнее, чем раньше, и Тэмуге уже тошнило от их настойчивого жужжания и запаха разлагающейся плоти.
Чингис не мог отвести глаз от равнины. Он был уверен, что стал свидетелем гибели империи Цзинь. Никогда еще он не был так близко к поражению, как в битве у перевала Барсучья Пасть. Сражение оставило неизгладимый след в душе Чингиса, он знал: стоит опустить веки — и волной нахлынут воспоминания. Тела восьми тысяч его людей запеленали в белые саваны и отнесли высоко в горы. Он поднял взгляд, посмотрел вдаль, туда, где на снегу лежали мертвые, застывшие как костяные пальцы. Наверняка их плоть уже терзают хищные звери и птицы. Чингис остался на равнине только для того, чтобы увидеть, как тела предадут небесному погребению, воздать последние почести и вознаградить их семьи.
— Тэмуге распоряжается в улусе, — сказал хан приближенным. — А мы с вами посмотрим на Яньцзин и императора.
Чингис пятками пустил коня вскачь. Остальные, как всегда, последовали за ханом.
Выстроенный на огромной равнине, Яньцзин был намного больше городов, которые монголам доводилось видеть. Глядя на громаду цзиньской столицы, Чингис вспомнил слова цзиньского посла, с которым встречался много лет назад. Посол рассказывал, что люди могут строить города высокие, как горы. Похоже, он говорил о Яньцзине.
Город окружала стена из темно-серого камня, высотой примерно в десять человеческих ростов. Чингис велел Ляну и Хо Са объехать город кругом и посчитать деревянные башни, которые поднимались еще выше стен. Каменщику и воину пришлось отмахать больше десяти ли, они насчитали почти тысячу башен, торчащих над стенами словно шипы. Хан разочарованно выслушал рассказ об огромных, похожих на луки, орудиях, которые приводили в действие молчаливые стражники.
Чингис посмотрел на Ляна в надежде, что увиденное не испугало каменщика. Лян только понурился. Подобно монголам, он никогда не бывал в столице и не знал, как разрушить такую громаду.
Чуть поодаль от стен, на углах гигантского четырехугольника, возвышались четыре крепости. Между ними и стенами пролегал широкий ров, еще один находился снаружи. Через город тек гигантских размеров канал, но по нему нельзя было проникнуть за крепостные стены — над тяжелыми решетчатыми воротами из железа нависали помосты для лучников и катапульт. Канал, насколько хватало глаз, простирался на юг. Все в Яньцзине поражало размерами. Чингис даже примерно не представлял, как взломать ворота.