Невыносимо было видеть, как быстро падает некогда высокий боевой дух. Царь приказал часовым убивать всех, кто пытается дезертировать, но в ту же ночь из лагеря исчезло еще больше воинов, и он даже не знал, погибли они или сбежали. Временами от людей оставалась лишь кучка доспехов, словно сброшенных вместе с честью, но иногда встречались панцири, забрызганные кровью.
Митридат ожесточенно растер лицо, и его щекам вернулся цвет жизни. Он не помнил, когда в последний раз спал, не смел теперь даже напиться, потому что нападение могло последовать в любой момент ночи. Они появляются как призраки. Смертоносные неуловимые духи, которые оставляют после себя обескровленные тела.
Его сыновья предложили сформировать отряды резерва, чтобы в бою наготове всегда были свежие силы, но это не сработало. Митридат подозревал, что люди уклоняются от боя, не хотят стоять в первых рядах и умирать первыми. Когда римляне исчезали, резервы появлялись — с громким криком колотя мечами по щитам. Они окружали вопящих от боли раненых, но все это выглядело как пустое проявление бессильной злобы, последний удар труса, находящегося в полной безопасности.
Туман начал таять, и Митридат сильными пальцами пощипал себя за щеки, отгоняя холод. Вскоре ему доложат о потерях в ночных дозорах; хочется верить, что это будет один из тех редких случаев, когда почти никто не исчез и люди вернулись в лагерь с надеждой на будущее, облегченно переводя дух после долгих часов напряжения и страха. Однако такие ночи выдавались нечасто.
Один раз он попытался устроить врагу засаду, спрятав сотню воинов близ двух постов. На следующий день его люди обнаружили давно окоченевшие, холодные трупы всех ста греков. После той ночи он подобных попыток не повторял.
Призраки.
Поднялся холодный ветер, и царь еще плотнее закутался в плащ. Туман заклубился и через несколько минут исчез, обнажив темную равнину. Митридат замер от ужаса, увидев шеренги стоящих в молчании легионеров. Безукоризненные ряды римских солдат в нестерпимо сверкающих, начищенных до серебряного блеска доспехах. Две когорты. Тысяча человек. В двух тысячах футов. Они ждут его.
Под мощной мускулатурой широкой груди больно ударило сердце, и тут в голове стало легко. Царь услышал крики — уцелевшие офицеры поднимали людей и гнали их к месту построения. Вдруг он почувствовал панику. С этой стороны тысяча человек. А где остальные?..
— Выслать разведчиков! — проревел он.
Вестовые бросились к лошадям и галопом понеслись сквозь лагерь.
— Лучников ко мне! — распорядился царь, и приказ передали по шеренгам. Сотни стрелков начали стекаться к облаченной в плащ фигуре. Митридат собрал их офицеров вокруг себя.
— Это уловка, обман. Я хочу, чтобы вы защитили лагерь с этой стороны. Выпустите в них все стрелы, но не дайте приблизиться. Убейте их, если сможете… Я буду обороняться с противоположного конца лагеря, откуда должен последовать главный удар. Тратьте стрелы, не жалея. Они не должны ударить нам в тыл, когда в атаку пойдут их основные силы. Наши люди этого не выдержат…
Офицеры выслушали и поклонились, стрелки тем временем натягивали тетивы своих луков. На лицах уже читались первые признаки возбуждения перед предстоящим боем, предвкушение той власти над врагом, которой обладает находящийся в безопасности лучник.
Митридат подошел к лошади, вскочил на нее и помчался на другую сторону лагеря. Отчаяние оставило царя: он сидел прямо и видел, что повсюду стоят его воины, готовые к битве. Наступал день, а днем можно убивать даже призраков.
Юлий стоял на правом фланге строя ветеранов, во главе когорты «Вентул». За ним располагались три шеренги по сто шестьдесят человек в каждой — ветераны в первой и третьей, неопытных же бойцов поставили во вторую, чтобы они не поддались искушению бежать. С когортой Гадитика римляне перекрыли долину почти на милю в длину.
Неподвижные шеренги замерли в полном молчании. Время игр прошло. Каждый из Волков понимал, что может погибнуть еще до того, как солнце поднимется в небо, но люди без страха смотрели в лицо смерти. Все молитвы были произнесены, настало время битвы.
Было очень холодно, и некоторые вздрагивали, дожидаясь, пока рассеется туман. Никто не разговаривал; свежеиспеченным помощникам центурионов не приходилось призывать к порядку даже самых молодых воинов. Казалось, все понимали значимость наступившего момента.
Подул ветер, и туман начал рассеиваться. Подобно псам, нюхающим воздух, легионеры приподняли подбородки; они знали, какими их увидят враги.
Кое-кто из ветеранов предлагал атаковать прямо из плотного тумана, но Юлий объяснил, что противник должен почувствовать страх перед последним боем, и все безоговорочно согласились. После трех недель удачных налетов на лагерь врага авторитет молодого командира стал абсолютным. Когда Цезарь проходил перед строем своих солдат, они смотрели на него с благоговением. Казалось, он способен предугадать любые действия Митридата и пресечь их самым жестоким образом. Если Юлий сказал, что настало время разбить греков в последнем открытом бою, то они, не рассуждая, пойдут за ним.
Наслаждаясь долгожданной минутой, Цезарь с любопытством рассматривал ряды палаток. Интересно, кто из этих суетящихся людей — царь?.. Трудно сказать наверняка.
Солнце все ярче освещало долину, и Юлий на миг усомнился в правильности своего решения. Даже после всех потерь и дезертирства сотен солдат неприятель представлял собой огромную силу, по сравнению с которой его собственное войско казалось слишком маленьким. В раздражении Юлий слегка оскалил зубы и приказал себе забыть о сомнениях. Он знает, что делает. Многие из этих палаток пусты.
Все дни ожидания Цезаря терзали мучительные раздумья. Захваченные в плен дезертиры говорили о полном упадке боевого духа и плохой организации армии мятежников. Юлий знал все об их офицерах, снаряжении и желании сражаться. Вначале он собирался продолжать ночные нападения и отрывать от войска Митридата по куску, пока у царя не кончится терпение и он не пойдет прямо на легионы, приближающиеся от побережья. Но шли недели, а римские войска на горизонте не появлялись.
В начале третьей недели Юлий понял, что Митридат может очнуться от летаргии и, как и следует настоящему военачальнику, перейдет к наступательным действиям еще до подхода посланных из Рима легионов. С той ночи, когда греки начали дезертировать дюжинами, едва не наступая на затаившихся в траве римлян, Цезарь начал обдумывать план лобовой атаки.
Основная часть армии греков была построена широкими прямоугольниками по десять шеренг в глубину, и Юлий хмуро кивнул, припоминая уроки своего старого наставника. В схватке смогут принять одновременное участие только равные количества римлян и греков, но десять шеренг — глубокий строй, затрудняющий бегство передних рядов, тем более что мятежники имеют возможность встретиться днем лицом к лицу с врагами, которые раньше убивали их только по ночам. Цезарь судорожно сглотнул, обшаривая взглядом местность и стараясь угадать наилучший момент для приказа об атаке. Он заметил, как высокий человек вскочил на лошадь и галопом понесся в глубину лагеря, а перед шеренгами греков начали строиться сотни лучников. Сейчас от их стрел потемнеет небо.