— Все будет в порядке. Я сам с ней поговорю.
— Наш приезд сюда — дело крайне важное. Тетушка готовится к нему каждый год. Ради нас она переворачивает вверх дном весь дом, специально приглашает гостей. С Фридой она едва знакома, и мы не можем оставить Фриду на нее. Если я уеду хотя бы на один день, она так обидится, будто я пропустила все десять.
— Но я поговорю с ней. Не беспокойся.
— Генри, я не поеду. Не заставляй меня.
— Но ты все-таки хочешь посмотреть на дом?
— Очень хочу. Я о нем столько слышала — от разных людей. А в вязе правда есть кабаньи зубы?
— Кабаньи зубы?
— И чтобы снять зубную боль, надо жевать его кору.
— Какая нелепость! Конечно, нет!
— Наверное, я перепутала с каким-то другим деревом. Кажется, в Англии слишком много священных деревьев.
Однако мистер Уилкокс уже двинулся вперед, чтобы перехватить миссис Мант, чей голос был слышен вдали, но тут его самого перехватила Хелен.
— О, мистер Уилкокс, я насчет «Порфириона»… — начала она и покраснела до корней волос.
— Все в порядке, — сказала Маргарет, поравнявшись с ними. — Банк Демпстера лучше.
— Но, кажется, вы говорили нам, что «Порфирион» в плохом состоянии и обанкротится до Рождества.
— Разве? Он тогда находился за пределами тарифного кольца и был вынужден проводить дрянную политику, но в последнее время выправился, и теперь прочен как скала.
— Другими словами, мистеру Басту не следовало уходить?
— Нет, не следовало.
— …и не следовало начинать работать в другом месте за гораздо меньшее жалованье.
— Баст написал просто «меньшее», — поправила ее Маргарет, предчувствуя неприятности.
— Для такого бедного молодого человека всякое сокращение жалованья существенно. Я считаю, что произошло несчастье, достойное сожаления.
Мистер Уилкокс, поглощенный мыслями о предстоящем разговоре с миссис Мант, уверенно шагал вперед, но последнее замечание Хелен заставило его спросить:
— Что? Что это значит? Вы хотите сказать, что я за это в ответе?
— Не смеши, Хелен.
— Кажется, вы думаете… — Он взглянул на часы. — Позвольте, я объясню. Дело обстоит следующим образом. Вы, по-видимому, полагаете, что, когда концерн проводит деликатные переговоры, ему следует информировать о них общество шаг за шагом. С вашей точки зрения, «Порфирион» должен был заявить: «Мы делаем все возможное, чтобы попасть в тарифное кольцо. Мы не уверены, что у нас это получится, но это единственное, что спасет нас от банкротства, поэтому мы стараемся». Моя дорогая Хелен…
— Значит, вы так смотрите на сложившуюся ситуацию? Человек, у которого и без того было мало денег, стал получать еще меньше, — вот как смотрю на это я.
— Я опечален судьбой вашего клерка. Но такие вещи происходят в течение одного дня. Это часть борьбы за жизнь.
— Человек, у которого было мало денег, — повторила она, — стал получать еще меньше из-за нас. При таких обстоятельствах я не считаю удачным выражение «борьба за жизнь».
— Ну-ну! — ласково возразил он. — Вы ни в чем не виноваты. Никто не виноват.
— Значит, никто никогда ни в чем не виноват?
— Я бы так не сказал. Но вы все принимаете слишком близко к сердцу. Кто этот парень?
— Мы уже дважды рассказывали вам, кто этот парень, — сказала Хелен. — Вы этого парня даже видели. Он очень беден, и у него жена — взбалмошная идиотка. Он достоин лучшего. Мы — мы, представители высших классов, — думали, что поможем ему с высоты наших исключительных познаний, и вот что получилось!
Мистер Уилкокс поднял палец.
— Теперь маленький совет.
— Мне больше не нужны советы.
— Маленький совет. Не относитесь с такой сентиментальностью к бедным. Проследи, чтобы она этого не делала, Маргарет. Бедные — это бедные, их жаль, но не более того. По мере того как цивилизация идет вперед, башмак кое-где может жать, и нелепо полагать, что за это кто-то несет персональную ответственность. Ни вы, ни я, ни мой информатор, ни тот, кто информировал его, ни директор «Порфириона» не виноваты в том, что у вашего клерка стало меньше жалованье. Это просто жмет башмак — и поделать ничего нельзя. И потом, запросто могло быть еще хуже.
Хелен вся затряслась от негодования.
— Всенепременно занимайтесь благотворительностью — занимайтесь много, — но не увлекайтесь абсурдными планами социальных реформ. Я вижу многое из того, что происходит за кулисами, и вы можете мне поверить: нет никакой «социальной проблемы» — если не считать писаний нескольких журналистов, которые пытаются заработать себе на жизнь, используя эту фразу. Просто есть бедные и богатые, и они были и будут всегда. Назовите мне хоть один период, когда люди были равны…
— Я не говорила…
— Назовите мне период, когда желание достичь равенства сделало кого-то счастливее. Нет и нет. Не можете. Во все времена существовали бедные и богатые. Я не фаталист, Боже упаси! Но нашу цивилизацию формируют мощные безликие силы (здесь его голос зазвучал самодовольно — так бывало всегда, когда он исключал личное) и на свете во всякое время будут существовать богатые и бедные. Вы не можете этого отрицать (теперь он говорил с уважительной интонацией) — и не можете отрицать, что, как бы там ни было, тенденция развития цивилизации в целом направлена вверх.
— Благодаря Господу, полагаю, — вспылила Хелен.
Он пристально посмотрел на нее.
— Вы берете доллары. Бог делает остальное.
Не было никакого смысла вразумлять девочку, если она взялась говорить о Боге в этом современном неврастеническом ключе. До самого конца он беседовал с ней по-отечески, а потом перешел к более спокойному обществу миссис Мант. «Она очень похожа на Долли», — подумал он.
Хелен глядела на море.
— Никогда не разговаривай с Генри о политэкономии, — посоветовала ей сестра, — иначе все закончится слезами.
— Но он, похоже, из тех, кто примирил науку с религией, — медленно проговорила Хелен. — А я таких не люблю. Они привержены науке и рассуждают о выживании сильнейших, сокращая жалованье своим клеркам и пресекая независимость всех, кто может представлять угрозу их благополучию, и все же они полагают, что как-нибудь — всегда это невнятное «как-нибудь» — в результате получится нечто хорошее и что неким таинственным образом мистеры Басты будущего выгадают от того, что мистерам Бастам сегодняшнего дня приходится туго.
— Он такой человек в теории. Но, Хелен, только в теории!
— Но, Мег, что за теория!
— Почему ты смотришь на все с такой горечью, радость моя?
— Потому что я старая дева, — сказала Хелен, прикусив губу. — Сама не знаю, почему я так себя веду.