Если он именно так и поступит, какая будет радость для всех нас! Молодому человеку, который никого не знает, и придумать нельзя лучшей рекомендации на Флит-стрит, чем знакомство с Хармсвортом.
Итак, я ему написал.
Составить такое письмо чрезвычайно трудно, и боюсь, мне это не совсем удалось. Не скажешь ведь прямо: «Я скоро еду в Лондон, и мне нужна работа». К тому же я не был уверен, что мне нужна работа. Я хотел быть внештатным автором и в то же время (звучит некрасиво, но в глубине души я наверняка на это рассчитывал) иметь некое преимущество по сравнению с другими внештатниками. А больше всего мне было нужно слово ободрения, чтобы отец с матушкой убедились в моей способности заработать себе на жизнь. Может быть, еще и в том, что я был прав насчет Хармсворта, а они ошибались.
В итоге я написал ему, что, поработав какое-то время редактором «Гранты», еду в Лондон, чтобы стать писателем, и надеюсь, тот факт, что он в раннем детстве гладил меня по головке, не настроит его редакторов против тех статей, какие я отважусь им присылать. Глупость, разумеется, но ничего лучшего я выдумать не сумел.
Ответ пришел две недели спустя. Там говорилось, что в отсутствие сэра Альфреда мое письмо передали мистеру Филипу Гиббсу, литературному редактору «Дейли мейл», «ему же направляйте вышеупомянутые статьи».
Я не показал отцу этого письма и не стал посылать никаких статей мистеру Гиббсу. Как отец когда-то, я стыдился, что вообще написал Хармсворту. Не знаю, прочел ли он мое письмо и сам распорядился ответить подобным образом, или же все произошло помимо него. Я сказал себе, что обратился к «этому человеку» исключительно ради отца с матушкой и очень рад, что прославлюсь без его поддержки. Я представлял, как несколько лет спустя он приползет ко мне на коленях, умоляя редактировать все его газеты. Конечно, я гордо откажусь.
3
С матушкиной помощью я обставил двухкомнатную квартирку в «Темпл-Чемберз», в самом конце Бувери-стрит. Думал — отсюда будет удобно добираться до работы, когда я стану редактором «Панча». За дополнительную цену мне готовили завтрак. Обедал я в ресторане «Эй-би-си», а ужинал в «Петухе» на Флит-стрит. Все время, не занятое едой, я посвящал писательству: ни дня без тысячи слов, отправленной в ту или другую газету. Я гордился тем, что я вольный художник. В наши дни подобный период ученичества кажется чем-то необычным. Вордсворт в своих, да простится мне такое мнение, не самых бессмертных стихах пишет, что сама мысль о писательстве и печатных книгах наполняла его инстинктивным смирением. Смирение в наши дни умеют держать под контролем, «трепет пред именами великих» заметно поутих, и молодые люди после выпуска начинают сразу ведущими колонки светских новостей или критиками. Возможно, это и к лучшему; как иначе выживать новичку, после того как у него отняли традиционную детскую площадку — вечернюю газету? В мое время существовало восемь разных способов набраться писательского опыта. Сейчас таких участков осталось только три, да и те уже застолбили матерые профессионалы. В наше время талант предпочитают не пестовать, а получать готовым. «Громкое имя» — нечто вроде фирменного знака, а откуда оно берется, не забота издателя.
У меня не было знакомых на Флит-стрит, но Руди Леман дал мне рекомендательные письма к Т. А. Куку из «Дейли телеграф» и Дж. Б. Аткинсу из «Манчестер гардиан». Кук осчастливил меня советом: «Никогда не соглашайтесь меньше чем на две гинеи за тысячу слов». А я к этому прибавлю для нынешнего внештатника: «Никогда не слушайте подобных советов». Для начинающего важно одно — напечататься. В те дни за тысячу слов обычно платили гинею. Я и тому был бы рад. Аткинс пригласил меня на обед, был приветлив и дружелюбен и очень сокрушался, что мало чем в состоянии мне помочь. Во всяком случае, он раздобыл мне приглашения для прессы на встречу с впервые приехавшим в Англию шимпанзе Консулом и на заседание Королевского азиатского общества. Я побывал в один день и там и там. Выступление Консула показалось мне более человечным, но рассказывать о нем особо нечего. Быть может, оба репортажа у меня слегка перемешались. Во всяком случае, мы с Аткинсом поняли, что репортерство — это не мое.
Между тем у меня впервые приняли текст. В журнале «Стрэнд» только что состоялось повторное появление Шерлока Холмса после его поединка с профессором Мориарти. Я написал по этому поводу пародию и отправил в «Панч». «Панч» пародию отклонил, и я послал ее в «Вэнити фейр». До сих пор помню финальные строчки диалога между Холмсом и Ватсоном.
«Я спросил:
— А как же Мориарти?
— Такого человека никогда не существовало, — ответил Холмс. — Это просто название супа».
К моему восторгу, отправленный вместе с текстом конверт с маркой не вернули немедленно, и я, как всегда, надеялся, что чуть позже он придет с первыми в моей жизни гранками. В то время Кен уже обосновался в Лондоне и нашел работу в юридической конторе. Как-то мы с ним обедали в малоизвестном клубе, куда он недавно вступил. Я взял со стола свежий номер «Вэнити фейр», гадая, на какой странице, может быть, когда-нибудь появится моя пародия, и вдруг с ужасным разочарованием увидел, что меня опередили: кто-то другой уже опубликовал пародию на Холмса. Ну как же… Наверное, только ленивый сейчас не пишет на него пародий. Я ревниво пробежал глазами первый абзац. Черт возьми, даже шуточка насчет персидской туфли в точности как у меня! Я стал читать дальше и вдруг с замиранием сердца заглянул в конец.
«Такого человека никогда не существовало, — ответил Холмс. — Это просто название супа.
А. А. М.»
Я побледнел от потрясения, затем покраснел и тревожно огляделся вокруг. Моя тайна вышла наружу. Неужели все смотрят на меня? До сих пор, видя свое имя в газете, я невольно чувствую, словно посторонние вторгаются в мое личное пространство. Лучше бы мне писать анонимно; лучше бы все писали анонимно. Даже в магазине, делая заказ, я с большой неохотой называю свою фамилию, а первое появление моих инициалов в лондонском журнале, который может прочесть любой, наполнило меня необъяснимым чувством стыда. Само собой, всего лишь на мгновение. Потом я стал перечитывать, медленно, строчку за строчкой, смакуя каждое слово.
До прихода Кена я прочел рассказ еще дважды: один раз вместе с пожилым джентльменом за соседним столиком, второй раз — вместе с его женой, для которой он, едва дочитав, сходил купить экземпляр. Кажется, им рассказ понравился не меньше, чем автору.
Кен, конечно, радовался так же, как я. Мы решили отпраздновать — ведь я теперь практически миллионер. Заказали роскошный (по меркам клуба) обед, запив его, как выражаются в книгах, бутылкой хорошего вина, и отправились в театр Сент-Джеймс. Давали «С субботы до понедельника», главную роль исполнял Джордж Александер, в королевской ложе сидели король Эдуард и королева Александра, а в соседней — Джордж и Мария, принц и принцесса Уэльские. Я воображал, что и они прочли сегодняшний номер «Вэнити фейр». Словом, вечер прошел чудесно. В конце месяца я получил первый в своей жизни гонорар, которым и оплатил все это великолепие: пятнадцать шиллингов.
4