Длинные, черные как ночь волосы ее скрывали лицо, хоть тяжелые пряди и сдерживал отчасти кожаный ремешок на лбу. На ней были черные кожаные штаны и мужская рубаха. С тонкой талии, перетянутой блестящим ремнем, свисали пустые ножны от кинжала. Маленькие ступни и изящные голени были спрятаны в высокие до колен сапоги.
Голова женщины качнулась, волосы упали с ее лица, и Эрагон затаил дыхание. Его словно ударили под дых: это была она, та женщина из его снов! Четкие черты ее были прекрасны, точно у древней скульптуры. Округлый подбородок, высокие скулы, длинные ресницы — в целом вид у нее был какой-то нездешний, но тем не менее это была самая красивая женщина, какуюон когда-либо видел. Единственным недостатком в этом лице был пересекавший подбородок шрам.
Эрагон чувствовал, что вся кровь в нем начинает кипеть. В душе пробуждалось что-то доселе неведомое, похожее на лихорадку, на одержимость, на безумие. И тут он заметил под ее густыми волосами остроконечные уши! Эльф! По спине у Эрагона пробежал холодок.
Воины протопали мимо, унося с собой красавицу, следом за ними шел высокий человек с горделивой осанкой, в подбитом соболями плаще. Его лицо было смертельно бледным, а волосы — рыжими. Даже красными. Как кровь…
Проходя мимо камеры Эрагона, человек повернул голову и посмотрел прямо на него своими темно-карими глазами. И вдруг приподнял верхнюю губу в каком-то зверином оскале, обнажив острые, как у хищника, зубы. Эрагон отшатнулся. Он понял, кто это. Шейд! Господи, помоги… Проклятый шейд! Но и стражники, и шейд, и эльфийская красавица уже исчезли за поворотом коридора.
Эрагон бессильно опустился на пол, обхватив голову руками. Даже в теперешнем своем состоянии он был способен сообразить, что присутствие кого-то из шейдов означает, что по земле свободно разгуливает Зло. Там, где они появлялись, неизбежно рекой лилась кровь. Но что он делает здесь? — пытался понять Эрагон. Ведь стражники должны были сразу убить его, стоило ему появиться на пороге! Потом он вспомнил о прекрасной эльфийке, и его снова охватила уже знакомая лихорадка.
«Я должен выбраться отсюда! — решил он. — Во что бы то ни стало!» Но одурманенная голова все еще соображала плохо, и его горячая решимость вскоре угасла. Он снова прилег на тюремную койку и тотчас крепко уснул.
Проснулся он, видимо, нескоро, но сразу почувствовал, что в голове прояснилось. Он вспомнил даже, что находится в Гиллиде. Ага, подумал он, значит, их зелье постепенно перестает действовать! Ладно же! Исполненный самых радужных надежд, он попытался мысленно связаться с Сапфирой, а потом воспользоваться магией, чтобы выбраться из темницы, однако ни то, ни другое ему сделать не удалось. Ограшная тревога охватила его: он ведь так и не знал, удалось ли спастись Сапфире и Муртагу. Подтянувшись на руках, Эрагон выглянул в окно. Город только еще просыпался, улица была совершенно пуста, если не считать двух нищих.
Эрагон потянулся к кувшину с водой, он думал о шей-де и прекрасной эльфийке и машинально сделал несколько глотков, лишь после этого заметив, что вода как-то странно пахнет, словно в нее капнули несколько капель грубоватых духов. Поморщившись, он отставил кувшин в сторону. Наверняка и в воду добавлено проклятое зелье! Да, есть здешнюю пищу явно не стоит. Он вспомнил, что, когда раззаки напоили его каким-то зельем, ему понадобилось несколько часов, чтобы прийти в себя. Если, скажем, сутки не есть и не пить, размышлял он, то, наверное, можно будет и магией воспользоваться. И спасти эту девушку… При этой мысли он даже улыбнулся. И забился в уголок, представляя себе, как бы все это устроить.
Примерно через час в камеру вошел толстый тюремщик и поставил с ним рядом поднос с едой. Эрагон выждал, пока тюремщик уйдет, и внимательно рассмотрел принесенную еду. На подносе лежали только кусок хлеба, сыр и головка лука, от запаха пищи в животе у него яростно забурчало. Отлично понимая, как тяжко ему придется, он все же заставил себя выбросить еду за окошко, надеясь, что стража этого не заметит.
Весь тот день Эрагон посвятил борьбе с воздействием проклятого зелья, стараясь сосредоточиться хотя бы на несколько минут подряд, и уже к вечеру постепенно начал вспоминать отдельные слова древнего языка, но ни одного заклятья произнести все же не мог, сколько ни пытался. От отчаяния ему порой хотелось закричать во весь голос или заплакать.
Обед, естественно, последовал за завтраком — в окошко. Голод становился мучительным, но гораздо хуже была невозможность утолить жажду. Горло страшно саднило. Мысль о том, как он пьет холодную воду, преследовала его, и каждый вздох, казалось, еще больше иссушал губы и язык. И все же Эрагон заставил себя даже не смотреть в сторону кувшина с водой.
От мучительных борений с самим собой его отвлек какой-то шум в коридоре. Кто-то громко и возмущенно говорил:
— Нет, тебе туда нельзя! Приказ был ясный: никто не должен с ним видеться!
— Вот как? — послышался другой, странно вкрадчивый голос. — И что же, ты посмеешь остановить меня, капитан?
В ответ прозвучало неуверенное:
— Нет… но король…
— Короля я беру на себя! — прервал его собеседник. — Ну-ка, отопри дверь.
Воцарилась тишина, потом загремел засов, и Эрагон изо всех сил постарался изобразить, что находится в полной прострации. «Я должен вести себя так, — твердил он про себя, — словно ничего не соображаю. Нельзя выказывать ни удивления, ни испуга, что бы мне ни сказали».
Дверь отворилась, и у Эрагона перехватило дыхание: перед ним возникло лицо шейда, более всего похожее на маску Смерти. Или на череп, который обтянули кожей и отлакировали, чтобы придать ему «живой» вид.
— Приветствую тебя, — с холодной улыбкой промолвил шейд, показывая ровные острые зубы. — Долго же мне пришлось ждать встречи с тобой.
— Кто… кто ты такой? — заикаясь, спросил Эрагон.
— Неважно. — И в темных глазах шейда вспыхнула затаенная угроза. Откинув плащ, он сел. — Мое имя не имеет ни малейшего значения, тем более для человека в твоем положении. А впрочем, оно в любом случае для тебя не важно. Однако твое имя меня весьма интересует. Назови его.
Эрагон чувствовал, что в его словах таится некая ловушка, и постарался изобразить растерянность и неспособность сразу ответить даже на такой простой вопрос. Потом все же медленно и как бы неуверенно пробормотал:
— Имя мое Эрагон, но ведь есть, наверное, и фамилия, правда? Только я ее не помню…
Нижняя губа шейда противно растянулась в усмешке.
— Да уж, и вряд ли скоро вспомнишь, мой юный Всадник! Хотя интересно все же было бы знать, что у тебя на уме. — Он наклонился ближе к Эрагону. Кожа у него на лбу была настолько тонкой и прозрачной, что просвечивали кости черепа. — Ну что ж, попытаюсь спросить еще разок. Как твое имя?
— Эра…
— Нет! Не это! — Шейд, махнув рукой, заставил его замолчать. — Разве у тебя нет другого имени, которым ты пользуешься лишь изредка?
«Ага, — догадался Эрагон, — он хочет узнать мое истинное имя, хочет подчинить меня себе! Но ведь я и сам этого имени не знаю. Что бы такое выдумать? А что, если назвать шейду любое другое, первое попавшееся имя?» Он минуту поколебался — ведь подобная затея вполне могла выдать его с головой — и решил придумать имя, которое, с его точки зрения, сгодилось бы в любой ситуации, даже на допросе. Он уже хотел произнести его вслух, но потом решил попытать счастья и попробовать все же обмануть шейда иначе: быстро начертал что-то на полу, с идиотским видом кивнул и сказал: