В повозке было душно, пахло овчинами и нагретой воловьей кожей. Мигая, горел подвешенный к ивовой дуге медный светильник.
Статира лежала в глубине возка, укрытая мягким одеялом из шкурок степной лисицы. Подле нее сидела служанка, девушка лет двадцати, покорная и печальная.
Старая повитуха, взятая в селении тибаренов, при появлении Митридата заговорила с ним на своем грубоватом свистящем наречии. Но Митридат, не слушая ее, пробрался к ложу беременной жены и сел рядом на дощатый пол повозки, слегка подрагивающий на ходу.
Глаза Статиры вспыхнули тихой радостью, она протянула Митридату руку. Другая ее рука покоилась на вздувшемся животе, причинявшем ей столько страданий.
— Что сказала тебе повитуха? — обратилась Статира к Митридату. Голос у нее был слабый и измученный. — Сколько я еще протяну?
— Успокойся, все обойдется, — ласково промолвил Митридат, сжимая пальцы сестры в своей руке. — Повитуха спрашивает, когда будет остановка на ночлег. Скоро мы доберемся до кочевья скифинов и там заночуем.
— Ты надеешься, что скифины поддержат тебя? — спросила Статира. Митридат лишь вздохнул в ответ, как человек, у которого нет выбора.
— Если я умру… — начала было Статира, но Митридат не дад ей договорить:
— Ни слова об этом! Божественная Арта не допустит этого. Мы будем вместе, что бы ни случилось, и вместе въедем в Синопу как победители.
— В твоей победе я не сомневаюсь, Митридат, — прошептала Статира, прижимая руку брата к своей щеке. — Меня беспокоит, что я не смогу родить тебе сына.
Вскоре войско остановилось на ночлег.
Неподалеку в вечерних сумерках горели костры становища скифинов, отчего над шатрами и кибитками степняков мерцало желтовато-красное зарево. Оттуда доносился лай собак и тягучее заунывное пение, будто кто-то в тоске изливал свою душу на непонятном языке.
Митридат сидел у костра в ожидании Тирибаза, отправленного вперед еще днем.
Тирибаз неплохо знал эти степи и места кочевок скифинов. По следам его отряда войско Митридата вышло наконец к одному из кочевий.
Думы Митридата были о Статире и предстоящих ей родах.
По неясному шуму, всколыхнувшему засыпающий стан, Митридат догадался, что вернулся Тирибаз со своим отрядом.
Горя нетерпением, Митридат направился туда, где спешивались с коней «черные демоны» Тирибаза и звучали радостно-возбужденные голоса.
Митридат увидел Сузамитру, оживленно о чем-то говорившего с Тирибазом, а рядом с ним двух незнакомцев, судя по одежде — скифинов. Оба стояли спиной к Митридату, поэтому их лица были ему не видны.
«Неужели Тирибаз привел с собой предводителей степняков? — мелькнуло в голове у Митридата. — Неужели он сумел договориться с ними?»
Тирибаз при виде Митридата радостно воскликнул:
— Царь, гляди, кто к тебе пожаловали! Узнаешь?
При этих словах оба незнакомца обернулись, и изумленный Митридат застыл на месте. Перед ним стояли Моаферн и Сисина!
— А я решил, что ты прихватил с собой скифинских вождей, — со смехом молвил Тирибазу Митридат, поочередно тиская в объятиях Моаферна и Сисину. — Каким ветром вас сюда занесло, друзья? Почему не объявлялись раньше? Да ты, кажется, растолстел, Моаферн!
— Полегче, медведь! — выдохнул бывший виночерпий, ощутив на себе всю силу Митридатовых рук. — Не раздави меня! Я тебе еще пригожусь.
Сисина отвесил Митридату поклон.
— Царь, извини нас за наш невзыскательный наряд.
— Брось, Сисина, какие церемонии! — махнул рукой Митридат. — Я хоть и называюсь царем, но царствую лишь над своим войском, которое день ото дня становится все меньше. Да и одет я немногим лучше вашего.
Уже в шатре Митридата Моаферн и Сисина поведали своему бывшему воспитаннику о странствиях и приключениях, выпавших на их долю с тех пор, как они покинули Амасию. А также о том, как они сказались у скифинов.
— В одном из набегов мы попали в плен к моссинойкам, — рассказывал Моаферн, потягивая вино из чаши. — Моссинойки сначала хотели нас убить, но потом передумали и продали в рабство к скифинам. Вернее, обменяли на лошадей вместе с несколькими женщинами и детьми из племени халдеев. Скифины — народ дикий и не признает денег. Однако в рабстве мы пробыли недолго. Царь скифинов, прознав, что я смыслю во врачевании, приблизил меня к себе, даровав свободу. И даже поставил вровень со здешней знатью. Сисину скифины и вовсе приняли за своего, когда увидели, как он умеет объезжать лошадей и метко бьет из лука. Его сделали распорядителем царской охоты.
— Значит, вам неплохо живется у скифинов, — улыбнулся Митридат.
— Жаловаться не станем, это верно, — сказал Моаферн и залпом допил вино. — Но все же тянет отсюда прочь… Человек счастлив только среди соплеменников.
— Верования у скифинов примитивные, как и семейные отношения, — вставил Сисина. — У них любой мужчина может сойтись на ночь с любой приглянувшейся ему женщиной. Недоступны лишь царские жены и дочери. Поначалу мне это нравилось, но со временем я понял, что иначе как распутством это не назовешь. Все-таки у персов иной обычай. У нас принято дорожить любимой женщиной. И сколько бы наложниц ни было у знатного человека, он не станет делиться ими даже с родными братьями.
— А велико ли у скифинов войско? — поинтересовался Митридат.
— Всего в племени восемь кочевий, — ответил Моаферн. — В каждом есть свой родовой вождь, который обязан подчиняться племенному вождю или царю, по-нашему. Каждое кочевье может выставить от трех до пяти тысяч всадников, а царское кочевье — и все десять тысяч. Вот и считай, какая сила у скифинов.
— Стало быть, мое войско вышло к царскому кочевью, — сказал Митридат. — Как зовут царя скифинов? И что он за человек?
— Зовут его Маргуш, — ответил Моаферн. — Он хитер и жаден.
— Вдобавок похотлив, как кабан, — заметил Сисина.
— Помимо набегов на соседей Маргуш занят разбором распрей между своими женами, а их у него девять, — продолжил Моаферн. — С недавних пор к распрям жен добавились распри повзрослевших старших сыновей, которые уже занялись дележом верховной власти.
— И здесь то же самое, — вздохнул Митридат. — Сколько у Маргуша сыновей?
— Осталось семеро, — сказал Сисина. — Двоих он убил, подозревая в покушении на свою жизнь.
— Маргуш прочит себе в преемники сына от любимой жены, его зовут Урташ, — вновь заговорил Моаферн. — Однако Уду, сын от самой старшей жены Маргуша, противится этому. И не считаться с ним Маргуш не может: за Уду стоят многие из знатных скифинов. Сам Уду является родовым вождем, в то время как Урташ постоянно находится при отце. Маргуш оберегает любимого сына, зная, что братья ненавидят его, и особенно Уду.
— Уду-воин хоть куда! — восхищенно проговорил Сисина. — Придет срок, и он открыто выступит против отца.