Однажды вечером, прижавшись к ее шее, Эрагон мысленно сказал ей:
«Ау меня есть новое название для боли».
«Да? Какое же?»
«Старатель. Потому что во время приступов она стирает все, и больше ничего для тебя не существует — ни мыслей, ни чувств. Только желание избавиться от боли. А когда Стиратель становится особенно силен, то уничтожает и все, что делает нас личностями, превращая в жалкие существа с самыми примитивными инстинктами, преследующими одну-единственную цель: спастись от этого ужаса».
«Что ж, неплохо придумано».
«Я теряю себя, Сапфира! Я стал похож на старую клячу, перепахавшую в своей жизни слишком много полей. Ты держи меня, не оставляй, иначе я просто распадусь на части и позабуду, кто я такой».
«Я никогда не нарушу нашей мысленной связи и никуда тебя не отпущу!» — пообещала она торжественно.
Вскоре после этого разговора Эрагон пал жертвой трех болевых приступов подряд. Это случилось во время поединка с Ваниром. А потом, когда он выполнял упражнения Римгара, боль еще два раза настигла его. Когда Эрагон смог, наконец, расправить конечности и перестал клубком кататься по земле, Оромис сказал как ни в чем не бывало:
— Еще раз, Эрагон. Ты должен лучше держать равновесие.
Эрагон помотал головой, пробурчал «нет!» и скрестил руки на груди, чтобы Оромис не заметил, как его колотит озноб.
— Что ты сказал? — переспросил Оромис.
— Я сказал «нет».
— Встань, Эрагон, и попытайся еще раз.
— Нет! Делай это упражнение сам; я больше не могу!
Оромис опустился возле него на колени и ласково коснулся прохладной рукой его щеки. Он с такой добротой и состраданием смотрел Эрагону в глаза, что тот вдруг понял: старый Всадник, если б только это было возможно, с радостью взял бы эту боль себе и облегчил страдания Эрагона.
— Не оставляй надежды, — сказал Оромис. — Никогда не оставляй надежды, Эрагон! — И Эрагону показалось, что в него переливаются силы эльфа. — Мы же Всадники! Мы стоим между светом и тьмой, поддерживая их равновесие. Невежество, страх, ненависть — вот наши враги. Гони их прочь изо всех сил, Эрагон, иначе мы наверняка проиграем эту войну. — Он встал и протянул Эрагону руку. — А теперь поднимайся, Губитель Шейдов, и докажи, что способен победить даже собственное тело!
Эрагон набрал в грудь воздуха и рывком заставил себя привстать, опираясь на одну руку и морщась от боли. Потом подтянул ноги, передохнул несколько секунд, выпрямился во весь рост и посмотрел Оромису прямо в глаза.
Эльф одобрительно кивнул.
Эрагон не проронил больше ни слова, пока они не закончили упражнения, затем сходил к ручью, тщательно вымылся в ручье и только после этого обратился к Оромису:
— Учитель…
— Да, Эрагон?
— Почему я должен терпеть эту пытку? Ты ведь мог бы воспользоваться магией и дать мне необходимые знания и навыки, сформировав мой разум и мое тело, как вы делаете это с деревьями.
— Мог бы. Но если я это сделаю, ты никогда не поймешь, как ты получил такое тело, какими возможностями оно обладает, как их применять и как ими управлять. Видишь ли, Эрагон, тот путь, по которому ты идешь, никак сократить нельзя.
И Эрагон снова пошел к ручью и с головой погрузился в воду. И холодная вода бережно обняла его, а он, держа в руках камень, чтобы не всплыть и чтобы его не унесло течением, блаженно вытянулся вдоль берега, чувствуя себя стрелой, летящей сквозь воду.
Роран оперся о колено и поскреб заросший подбородок, глядя вниз, на Нарду.
Маленький городок был темен и похож на корку ржаного хлеба, брошенную в ложбину между прибрежными холмами, за которыми в последних отблесках заката сверкала и переливалась морская вода цвета темного вина. Красота морского простора просто завораживала; все это было совершенно непохоже на привычный Рорану горный ландшафт.
Мы добрались!
Роран повернулся и медленно пошел назад, в лагерь, глубоко и с наслаждением вдыхая соленый морской воздух. Лагерь они разбили довольно высоко в предгорьях Спайна, опасаясь, что их могут заметить те, кто способен предупредить слуг Империи.
Проходя мимо группами собравшихся под деревьями людей, Роран с болью и гневом видел, как они измождены, как обессилены долгим путем из долины Паланкар. Среди беглецов появилось много больных; у всех лица осунулись из-за постоянного недоедания, одежда превратилась в лохмотья. Почти все обматывали руки тряпками, чтобы предохранить от обмораживания: в горах ночи страшно холодные. Некогда гордо расправленные сильные плечи согнулись под тяжестью груза, который пришлось тащить на себе несколько недель подряд. Хуже всего выглядели дети, исхудавшие и неестественно тихие.
«Господи, да им-то за что такие мучения?» — думал Роран. Ведь эти люди пострадали из-за него. Если бы они не встали на его защиту, его сейчас уже сожрали бы раззаки.
Несколько человек подошли к нему; в основном им хотелось всего лишь, чтобы кто-то похлопал их по плечу или сказал несколько слов утешения. Рорану предлагали жалкое угощение, он отказывался, а если угощавший настаивал, то брал, чтобы потом потихоньку отдать кому-то из детей. Те, кто встать был уже не в силах, равнодушно смотрели на него выцветшими круглыми глазами, как совы. Роран знал, какие слухи ходят про него: он, мол, спятил или одержим злыми духами, а потому даже раззаки не смогли с ним справиться.
Переправиться через горы оказалось даже труднее, чем ожидал Роран. Единственными тропами в горных лесах были те, что протоптали олени и козы; эти тропки оказались слишком узкими, крутыми и извилистыми, чтобы по ним могли подниматься люди с детьми, тяжелой поклажей и скотом. В результате им частенько приходилось прорубать проход прямо сквозь густой подлесок, а это было не только очень трудно, но и опасно, потому что по таким следам слуги Империи легко могли их обнаружить. Для Рорана, правда, эти упражнения с топором явились спасением: он почти полностью восстановил раненую руку, хотя поднимать и сгибать ее все еще было трудновато.
Встретились они и с другими трудностями. Так, во время перехода по открытому горному склону выше границы распространения лесов их неожиданно застигла пурга. Три человека замерзли в снегу: Хайда, Бренна и Несбит. Все они, правда, были людьми уже немолодыми, но в ту ночь Роран впервые по-настоящему понял: в этих горах могут погибнуть все и только потому, что последовали за ним. Вскоре после этого один мальчик упал и сломал себе руку, потом в горной речке, текущей с ледников, утонул Саутвел. Волки и медведи постоянно собирали свою кровавую дань с тех отар, которые беглецы вели с собой. Звери не обращали ни малейшего внимания на костры, которые они стали жечь каждую ночь, как только отошли подальше от долины Паланкар и ненавистных воинов Гальбаторикса. А еще все время хотелось есть. Голод терзал людям внутренности, точно ненасытный паразит, отнимая силы, подрывая волю и желание продолжать путь.