— Я давно знаю, что мне придется биться с Гальбаториксом в одиночку. Если, конечно, не учитывать Сапфиру.
Грустная улыбка коснулась губ Насуады. В мигающем свете факелов она выглядела очень усталой.
— Ну, хорошо, не стоит придумывать себе лишние беды там, где их нет. Возможно, Гальбаторикс в эти края и вовсе еще не прибыл. — Эрагону показалось, что она и сама не верит в то, что говорит. — Зато я, по-моему, могла бы, наверное, уберечь тебя от смертельного ранения в живот. Я уже слышала, что намерены предпринять гномы, и подумала, что могу несколько улучшить их план. Я попросила Гарцвога и его троих соплеменников быть твоими телохранителями — и они согласились. И еще они согласны, чтобы ты проверил их мысли, чтобы не опасаться с их стороны возможной измены.
Эрагон напрягся:
— Ты не можешь требовать от меня, чтоб я сражался плечом к плечу с этими монстрами. Кроме того, я уже дал согласие гномам, и они будут оборонять Сапфиру и меня. Им придется не по нраву, если я вдруг откажусь от их услуг и заменю их ургалами.
— Но ургалы могут охранять тебя вместе с гномами! — возразила Насуада и пристально посмотрела ему в глаза, словно пытаясь определить, что он ей ответит. — Ох, Эрагон… Я-то думала, ты сумеешь подняться над своей былой ненавистью. Ну скажи, а как бы ты повел себя на моем месте? — Он не ответил, и она сказала со вздохом: — А ведь у меня куда больше причин ненавидеть ургалов — это ведь они моего отца убили! Но я тем не менее не позволю своим чувствам вмешиваться в наше общее дело. Я понимаю, что так лучше для всех варденов. Вот спроси Сапфиру, что она думает по этому поводу, а уж потом говори «да» или «нет». Я, конечно, могу и просто приказать тебе, но мне бы не хотелось так поступать.
«Эрагон, ты ведешь себя глупо!» — вмешалась Сапфира.
«Ну и пусть! Я не желаю, чтобы куллы прикрывали мне спину!»
«В нашем нынешнем положении нельзя отказываться от помощи — от кого бы она ни исходила. Подумай. Ты ведь прекрасно знаешь, как на твоем месте поступил бы Оромис. Разве этого мало? Разве ты не доверяешь его суждениям?»
«Даже Оромис не может быть прав в любой ситуации!»
«Тоже мне довод! — фыркнула Сапфира. — Нет, ты все-таки подумай как следует. Я ведь права, да и ты должен понимать, какой путь правильный. Знаешь, я буду весьма разочарована, если ты не сумеешь взять себя в руки и выбрать именно этот путь».
Уговоры Сапфиры и Насуады лишь усилили сопротивление Эрагона, и все же он понимал: выбора у него нет.
— Хорошо. Я позволю им охранять меня, но только если не обнаружу ничего подозрительного в их мыслях. Можешь ты мне обещать, что после этой битвы я больше не буду иметь с ними дела? И ты не будешь меня заставлять?
— Нет, я не могу дать тебе такого обещания, — покачала головой Насуада. — Это может повредить варде-нам. — Она помолчала, затем заговорила вновь: — И еще одно, Эрагон…
— Да, госпожа моя?
— На случай своей смерти я назначила тебя своим преемником. И если уж такому суждено случиться, советую тебе во всем полагаться на Джормундура — у него больше опыта, чем у остальных наших Старейшин. Кроме того, я надеюсь, что ты в любом случае будешь ставить благополучие своих подданных выше своего собственного. Я достаточно ясно выразилась?
Слова Насуады застали Эрагона врасплох. Он понимал, что дело варденов для нее важнее всего в жизни. И то, что она готова была передать их ему как бы в наследство, было для нее выражением высочайшего доверия. Эрагон был тронут до глубины души. Он низко поклонился Насуаде и торжественно произнес:
— Я готов все свои силы положить на то, чтобы стать столь же добрым и достойным правителем, как вы с Ад-жихадом. Ты оказала мне высокую честь, госпожа моя!
— Да, честь править варденами и впрямь очень высока. — И Насуада, не прибавив более ни слова, отвернулась от Эрагона и в сопровождении своей свиты пошла прочь.
Все еще подавленный заявлением Насуады, Эрагон снова подошел к Сапфире. Прежнего гнева в душе уже не было; он рассматривал Гарцвога и других ургалов, пытаясь понять их настроение, но черты рогатых великанов столь сильно отличались от тех, к каким он привык, что он не улавливал почти ничего, кроме самых общих эмоций, написанных на этих «зверских физиономиях». Да и в душе своей он не мог найти ни капли теплого чувства к ургалам. Они по-прежнему казались ему смертельно опасными тварями, в любой момент готовыми убить его. Он никак не мог заставить себя думать, что эти одушевленные орудия убийства способны на любовь, на добрые поступки, на разумные мысли и решения. Короче говоря, для него они оставались, безусловно, «низшими существами».
«Думаю, и Гальбаторикс считает примерно так же», — услышал он голос Сапфиры.
«И не без оснований!» — мрачно откликнулся Эрагон. Потом, подавив отвращение, он повернулся к ургалам и сказал:
— Нар Гарцвог, мне сообщили, что вы четверо даете мне разрешение проникнуть в ваши мысли. Это верно?
— Верно, Огненный Меч. Госпожа Ночная Охотница объяснила нам, что это необходимо. Для нас огромная честь сражаться бок о бок с таким могучим воином, сделавшим для нашего рода столь многое.
— Что ты хочешь этим сказать? Я же убил множество твоих соплеменников! — В памяти его невольно возникли воспоминания о том, как в одном из свитков Оромиса он читал, что ургалы — причем обоих полов — определяют свой общественный статус исключительно по проявленной в бою доблести; именно это не раз и приводило их к конфликтам с другими племенами и народами. То есть, догадался Эрагон, раз их так восхищают его боевые подвиги, значит, они уже воспринимают его как своего боевого вождя. А Гарцвог, словно читая его мысли, еще и пояснил:
— Убив Дурзу, ты освободил нас от его власти. Мы в долгу перед тобой, Огненный Меч. Ни один из наших бойцов никогда не осмелится бросить тебе вызов! А если ты придешь к нам в гости вместе со своим драконом, которого мы называем Огненный Язык, мы встретим вас с такими почестями, с какими никогда и никого из чужаков не встречали.
Эрагон был готов к чему угодно, только не к такой искренней и глубокой благодарности. Сбитый с толку, он неуклюже пробормотал в ответ:
— Ладно. Я этого никогда не забуду, — и перевел взгляд на других ургалов. Потом снова посмотрел Гар-цвогу прямо в желтые звериные глаза и коротко спросил: — Ты готов?
— Да, Всадник.
Когда Эрагон проник в мысли ургала, то сразу вспомнил, как бесцеремонно шарили в его памяти Двойники, когда они с Сапфирой еще только переступили порог Фартхен Дура. Но, стоило ему погрузиться в сознание Гарцвога, воспоминание это тут же погасло. Перед ним стояла непростая цель — отыскать любые подозрительные намерения ургала, возможно спрятанные где-то в его прошлом; а это означало, что придется исследовать его память за многие годы. В отличие от Двойников, Эрагон старался не причинять ургалу боли, но это не всегда ему удавалось, и он чувствовал, что Гарцвог порой вздрагивает от неудовольствия. Как и мозг гномов и эльфов, мозг ургала несколько отличался от человеческого. А сознанию этих существ была свойственна значительно большая иерархическая жесткость — результат их племенной организации. В целом же они производили впечатление существ грубых, жестоких, хитрых и довольно диких.