— Это займет слишком много времени, если оленину жарить на вертеле, — заметил Эрагон.
— Я собирался приготовить что-то вроде рагу, а остальное потом можно поджарить на раскаленных камнях.
— Рагу? Но как? У нас ведь даже котелка нет. Наклонившись, Гарцвог соскреб с руки грязь и достал из поясной сумки нечто, сложенное квадратом. Он кинул этот странный предмет Эрагону, и тот попытался схватить его на лету, но так устал, что промахнулся, и предмет упал на землю. Выглядел он как очень большой лист пергамента. Эрагон поднял его, «лист» раскрылся, и стало видно, что это нечто вроде плоского мешка, фута полтора шириной и фута три в длину. Край его был усилен полосой толстой кожи с нашитыми на нее металлическими кольцами. Эрагон перевернул мешок и внимательно осмотрел его со всех сторон, пораженный полным отсутствием каких-либо швов и тем, насколько он мягкий.
— Что это? — спросил он.
— Желудок пещерного медведя. Я убил его в тот год, когда у меня впервые выросли рога. Этот мешок надо подвесить на палке или опустить в яму и наполнить водой, а потом кидать в воду раскаленные камни. Камни нагреют воду, и можно будет приготовить рагу. Это вкусно, можешь не сомневаться.
— А камни не прожгут мешок насквозь?
— Ну, пока что не прожгли.
— Он что, заколдованный?
— Нет, никакой магии. Просто он очень прочный.
Гарцвог резко выдохнул, ухватил оленя за задние ноги и одним рывком разломил тушу надвое. Грудину он разрубил ножом.
— Это, видимо, был очень крупный медведь, — заметил Эрагон, продолжая разглядывать бывший желудок зверя.
Гарцвог глухо хохотнул:
— Крупнее, чем я сейчас, Губитель Шейдов.
— Ты что же, и его убил камнем, пущенным из пращи?
— Нет, его я задушил. Собственными руками. Тем, кто достиг возраста мужчины, не положено иметь никакого оружия, чтоб доказать свое умение и мужество. — Гарцвог немного помолчал, продолжая быстро и ловко работать ножом, потом прибавил: — Впрочем, многие ургалы даже не пытаются убить пещерного медведя. Охотятся на волков или горных козлов. Вот поэтому я и стал боевым вождем, а другие не стали.
Эрагон оставил его разделывать мясо, а сам вернулся костру. Выкопал рядом с ним яму, уложил в ней желудок медведя, просунул подходящие палки сквозь металлические кольца и закрепил их на земле. Затем набрал с дюжину камней размером с яблоко и бросил их в костер. Дожидаясь, пока камни раскалятся, он с помощью магии наполнил желудок на две трети водой и соорудил из побегов ивы нечто вроде щипцов, связав их куском сыромятного ремешка.
Когда камни раскалились докрасна, он крикнул:
— Камни готовы!
— Кидай их в воду!
Эрагон импровизированными щипцами достал камень из огня и опустил его в мешок. Вода тут же забурлила, исходя паром. Он опустил в воду еще два камня, и вода закипела.
Гарцвог бросил в кипящую воду две пригоршни нарезанного кусочками мяса, затем добавил в варево добрую щепоть соли из висевшей на поясе сумки и несколько побегов розмарина, тимьяна и другой дикой зелени, которые собрал, пока охотился. Потом нашел плоский обломок глинистого сланца и поставил его ребром в огонь. Когда камень нагрелся, он поджарил на нем несколько полосок мяса.
Пока готовилась еда, Эрагон и Гарцвог вырезали себе ложки из древесины того пенька, возле которого Эрагон бросил свой ранец.
Эрагону так хотелось есть, что, казалось, рагу готовится слишком долго, но уже через несколько минут мясо было готово, и они с Гарцвогом жадно набросились на еду, клацая зубами, точно оголодавшие волки. Эрагон проглотил вдвое больше того, что, как ему казалось, мог бы съесть, а остальное умял Гарцвог, и уж этой-то порции точно хватило бы на шестерых.
После чего Эрагон откинулся назад и. опираясь на локти, стал смотреть на пляшущих возле костра светлячков, прилетевших из букового леса и выписывавших в воздухе самые невероятные узоры. На пурпурно-лиловом небосклоне уже засверкали первые звезды.
Эрагон невидящим взором смотрел на пляшущих светлячков и думал о Сапфире; потом он вспомнил об Арье; потом о них обеих — об Арье и Сапфире. Закрыв глаза, он чувствовал, как в висках тяжело стучит кровь. Услышав резкий хруст, он вздрогнул и увидел, что Гарцвог, разломав на части берцовую кость оленихи, уселся напротив и чистит зубы обломком этой кости. Эрагон перевел взгляд ниже, на босые ноги ургала — тот снял свои сандалии еще перед едой, — и с огромным удивлением обнаружил, что у него на каждой ступне аж по семь пальцев.
— У гномов тоже по семь пальцев, как у вас, — заметил он.
Гарцвог выплюнул застрявший в зубах кусочек мяса в костер и сказал равнодушно:
— А я и не знал. Никогда не испытывал желания рассматривать ноги гнома.
— А тебе не кажется любопытным, что у гномов и ургалов по четырнадцать пальцев, а у эльфов и людей — по десять?
Гарцвог чуть раздвинул толстые губы в презрительной усмешке:
— Мы не состоим в родстве с этими безрогими горными крысами, Огненный Меч. Ну, у них по четырнадцать пальцев, и у нас по четырнадцать, так что из этого? Значит, так захотелось богам — создать нас такими при сотворении мира. Другого объяснения нет.
Эрагон кашлянул в ответ и вернулся к наблюдению за светлячками. Потом попросил:
— Поведай мне какую-нибудь вашу легенду, Гарцвог; из тех, какими особенно гордится ваша раса.
Кулл с минуту раздумывал, потом прекратил ковырять в зубах обломком кости и заговорил:
— Давным-давно жила на свете юная ургралгра по имени Магхара. И рога ее сияли, как полированный самоцвет, а густые волосы укрывали спину до самых бедер, и смеялась она так, что даже певчие птицы замирали от восторга на ветвях деревьев. Но красивой она не была. Наоборот, скорее уродливой. Ну так вот. Жил в ее селении также один рогач. Очень сильный. Он уже успел четверых убить в славном поединке и одержал победу еще над двадцатью тремя. Но хоть он уже и успел прославиться своими боевыми подвигами, пару он себе еще не выбрал, не нашел такой самки, которая стала бы матерью его детенышей. Магхара очень желала этого, но он в ее сторону даже не смотрел, считая ее уродливой. Он не замечал ни ее чудесных блестящих рогов, ни гyстых волос, ни звонкого смеха. И тогда Магхара, пребывая в ужасной тоске оттого, что этот герой не обращает на нее внимания, взобралась на самую высокую гору Спайна и оттуда стала взывать к великой богине Рахне, моля ее о помощи. Рахна — это наша богиня-мать, наша прародительница; это она научила нас прясть и обрабатывать землю, это она подняла над землей Беорские горы, когда пролетала над этими краями верхом на огромном драконе. И вот Рахна Золоторогая откликнулась на призывы Магхары и спросила, что ей нужно. «Сделай меня красавицей, о Великая Праматерь, сделай так, чтобы мой возлюбленный рогач счел меня достаточно привлекательной», — взмолилась Магхара. И Рахна ответила: «Тебе и не нужно быть красавицей, Магхара. У тебя блестящие рога, прекрасные длинные волосы и чудный звонкий смех. С такими достоинствами ты легко завоюешь любого рогача, который не настолько глуп, чтобы искать в самке одну лишь красоту». Но Магхара, распростершись перед богиней на земле, продолжала молить ее: «Нет, с другим рогачом я никогда не буду счастлива! Я должна заполучить именно этого. О, Великая Праматерь, прошу тебя, сделай меня красавицей!» И тогда Рахна с улыбкой спросила: «Ну а если я это сделаю, дитя мое. чем ты расплатишься со мною?» И Магхара пылко пообещала: «Я отдам тебе все, что ты захочешь».