Сапфира зевнула и вытянула правую переднюю лапу, растопырив когтистые пальцы. Потом снова расслабилась, обвила себя хвостом, поудобнее пристроила голову на передних лапах и задремала, и снились ей олени и прочая вкусная добыча.
Вскоре сквозь сон она услышала, как кто-то бегом мчится через весь лагерь к красному шатру Насуады, похожему на сложившую крылья бабочку. Сапфира не обратила на этот топот особого внимания: к Насуаде постоянно бегали какие-то гонцы и посланцы.
Она уже почти снова погрузилась в сон, когда услышала, что мимо нее пробежал еще один человек, а вскоре и еще двое. Не открывая глаз, Сапфира высунула кончик языка и пощупала воздух. Никаких посторонних вкусов и запахов она не обнаружила и решила, что все это не стоит дальнейшего внимания. Она опять задремала и во сне видела, как ныряет за рыбой в прохладное зеленоватое озеро.
Разбудили ее чьи-то сердитые крики.
Сапфира, впрочем, даже не пошевелилась, лишь прислушалась к тому, как эти смешные двуногие с круглыми ушами яростно спорят друг с другом. Они, правда, были слишком далеко и разобрать, что именно они кричат, было трудно, зато совсем не трудно было понять, до какой степени они разозлились. Похоже, они просто убить друг друга были готовы. Между варденами вечно возникали всевозможные ссоры и разногласия, что вообще свойственно всякому большому стаду, но еще ни разу Сапфира не слышала, чтобы они спорили так долго и так свирепо.
Где-то в основании черепа у нее от этих криков возникла тупая пульсирующая боль, страшно неприятная, и она так крепко сжала когтями камни под собой, что во все стороны полетели тонкие и острые осколки кварцита.
«Вот я сейчас досчитаю до тридцати трех, — решила она, — и если к этому времени свара не прекратится, то пусть они пеняют на себя! Да как они только осмелились тревожите полуденный сон дочери ветра!»
Но когда она досчитала до двадцати семи, двуногие наконец-то умолкли. Сапфира немного повозилась, укладываясь поудобнее, и приготовилась спать дальше — сон сейчас был ей совершенно необходим.
Вот только спать ей не пришлось: почти сразу же возле нее зазвенели доспехи, зашуршали одежды, затопали кожаные сапоги, и она почуяла неповторимый запах этой чернокожей женщины-воительницы, Насуады. «Интересно, что там стряслось?» —лениво подумала Сапфира и хотела уже на всякий случай раздраженно рыкнуть, требуя, чтобы ее оставили в покое, но, открыв глаза, увидела перед собой Насуаду и ее шестерых телохранителей, которые направлялись прямо к ней. Возле того каменного карниза, на котором возлежала Сапфира, Насуада оставила свою свиту, а также Блёдхгарма и остальных эльфов, которые тут же принялись фехтовать друг с другом на небольшом травянистом пригорке, а сама подошла прямо к драконихе и сказала:
— Приветствую тебя, Сапфира. — На Насуаде было красное платье, и этот цвет показался Сапфире каким-то неестественно ярким на фоне зеленой яблоневой листвы. Солнечные зайчики, отражаясь от чешуи Сапфиры, мелькали по лицу предводительницы варденов.
Сапфира прикрыла веками глаза, не имея ни малейшего желания разговаривать с помощью слов.
Оглядевшись, Насуада подошла к ней еще ближе и прошептала:
— Сапфира, я должна говорить с тобой наедине. Не могла бы ты установить со мной мысленную связь? Сама я этого сделать не в силах, ты же знаешь. Мне совершенно необходимо, чтобы ты как следует меня поняла.
Легко сделав то, о чем ее просила Насуада, и чувствуя, как сильно та напряжена и взволнована, Сапфира все же позволила ей Почувствовать, до чего и она, Сапфира, раздражена тем, что ей не дали поспать.
Сперва Сапфира ничего не могла понять в мыслях Насуады; перед ней мелькали какие-то странные, не связанные друг с другом образы и эмоции: виселица с пустой петлей, кровь на земле, страшно оскаленные физиономии, ужас, усталость, мрачная решимость…
«Извини, — сказала ей Насуада, — но у меня выдалось очень трудное утро. Сейчас я постараюсь сосредоточиться. Прошу тебя, подожди немного».
Сапфира снова прикрыла веками глаза.
«И отчего эти вардены так разорались? Ну вот, теперь они окончательно меня разбудили. И с чего это по лагерю туда-сюда гонцы носятся?»
Сжав губы, Насуада отвернулась от нее, скрестив руки на груди и поддерживая ладонями свои израненные предплечья. Мысли ее вдруг стали черными, как полуночная туча, полными намеков на смерть и насилие. Она довольно долго молчала, потом наконец заговорила:
«Один из варденов, человек по имени Отмунд, прошлой ночью проник в лагерь ургалов и убил троих, спавших у костра. Ургалы не смогли сразу его поймать, но нынче утром он сам во всем признался, да еще и похвалялся перед всеми своими "подвигами"».
«Почему он это сделал? — спросила Сапфира. — Может быть, ургалы убили его семью?»
Насуада покачала головой:
«Нет, и я почти жалею, что они этого не сделали, потому что тогда для их гнева, по крайней мере, была бы причина. Ургалы отлично знают, что такое месть. Но дело в том, что этот Отмунд ненавидит ургалов только потому, что они — ургалы. Они никогда не делали ничего плохого ни ему самому, ни его родне, и тем не менее он ненавидит их всеми фибрами своей души. Во всяком случае у меня сложилось такое впечатление после того, как я его допросила».
«И как ты намерена с ним поступить?» — спросила Сапфира, читая в глазах Насуады глубокую печаль.
«Его за это преступление повесят. Когда ургалы стали нашими союзниками, я издала указ: если кто-то из варденов нападет на ургала, он будет сурово наказан — в точности так, как если бы напал на человека. И я от этого не отступлю».
«Ты сожалеешь, что издала этот указ?»
«Нет. Люди должны знать, что подобные вещи недопустимы. Иначе они могли бы напасть на ургалов в тот же день, когда мы с Нар Гарцвогом заключили договор. И теперь я должна показать, что держу слово и поступаю в соответствии с данным обещанием. Иначе вполне возможны новые убийства, а потом и ургалы начнут мстить, и мы снова начнем резать друг друга. Будет только справедливо казнить Отмунда за это убийство и за то, что он нарушил мой приказ. Но понимаешь, Сапфира, варденам-то вряд ли это понравится. Я пошла на Испытание Длинных Ножей, можно сказать, пожертвовала собственной плотью, чтобы заслужить их уважение и преданность, а теперь они вполне могут меня возненавидеть за то, что я прикажу повесить Отмунда… И за то, что я как бы ставлю на одну доску жизнь ургала и жизнь человека. — Насуада нервно теребила манжеты на рукавах. — Не могу сказать, что и самой мне приятно отдавать такой приказ. Несмотря на все мои старания относиться к ургалам по-честному, как к равным — как это сделал бы на моем месте мой отец, — я не могу забыть о том, что именно они убили его. Не могу не помнить, как жестоко они убивали варденов во время битвы при Фартхен Дуре. Не могу выбросить из головы те бесчисленные истории, которые слышала в детстве, — об ургалах, стремительно мчащихся с гор и все сметающих на своем пути, о том, как они убивали ни в чем не повинных людей прямо в постелях. Ургалов люди всегда считали чудовищами и всегда их боялись, но теперь у нас с ними одна судьба. И об этом я тоже должна помнить. Ах, Сапфира, меня гложут сомнения; я не уверена, что приняла правильное решение…»