Теперь Эрагон, Сапфира и Арья взялись за второго мага, толстяка с перстнями на больших пальцах обеих рук, и повторили всю последовательность действий, по очереди нанося ему удары и, в конце концов, все же ослабив его защиту. Этого уложила Сапфира, схватив когтистой лапой и швырнув через весь зал так, что несчастный ударился о боковину лестницы и расколол себе череп. На сей раз никакого ответного магического удара не последовало.
Но едва Эрагон попытался приблизиться к единственной среди магов женщине, как в комнату через разбитые ставни влетел рой многоцветных светляков и окутал сидящего на полу мага, образуя вокруг него некую непроницаемую стену и ярко вспыхивая, точно от жгучей ярости. Чародей вскинул руки, словно пытаясь защититься, и закричал. Воздух гудел и дрожал, напитанный невероятной магической энергией, исходившей от вспыхивающих светляков. Во рту у Эрагона появился кислый привкус железа, кожу покалывало. Волосы на голове женщины-мага встали дыбом. Сапфира, приблизившись к чародейке с другой стороны, зашипела и выгнула шею; все тело ее напряглось.
Эрагоном овладел страх. «Нет, только не это! — думал он, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. — Только не теперь! Мы уже столько испытали!» Да, сейчас он был сильнее, чем тогда, когда дрался с Дурзой в Тронжхайме, зато теперь он куда лучше понимал, сколь опасным может быть Шейд. Только троим воинам удалось когда-либо выжить после схватки с Шейдом: эльфу Лаэтри, Всаднику Ирнстаду и ему, Эрагону, и он отнюдь не был уверен, что ему удастся повторить этот подвиг.
«Блёдхгарм, где ты? — воззвал он мысленно. — Нам нужна твоя помощь!»
И тут свет в его глазах снова померк, и вместо зала в башне донжона он увидел нечто совсем иное.
Белизна. Сплошная белизна. Холодные хлопья сухой воды, падавшей с неба, ласково касались тела Глаэдра, неся приятную прохладу после удушливого жара битвы. Он жадно глотал ледяной воздух, радуясь тем крошечным капелькам влаги, что оседали на его сухом, липнущем к гортани языке.
Он снова взмахнул крыльями, и завеса из белой сухой воды расступилась перед ним, открыв ослепительное, во весь рот смеющееся солнце, а внизу затянутую дымкой зелено-коричневую землю. Интересно, где это он находится ? Глаэдр огляделся, пытаясь обнаружить Торна. Этот маленький красный дракон еще над Гилидом удрал от него, поднявшись очень высоко, так высоко, как даже птицы не летают, где воздух разреженный, а изо рта с дыханием вылетает густой туман замерзших кристалликов влаги.
— Глаэдр, сзади! — крикнул Оромис.
Глаэдр развернулся, но слишком медленно. Красный дракон ударил его в правое плечо с такой силой, что он, не удержав равновесия, неловко оплетел в сторону. Глаэдр зарычал и обхватил единственной передней лапой этого жалкого птенчика, который яростно кусался и царапался. Ему хотелось удушить наглеца, выдавить жизнь из его извивающегося тела. Торн взревел и рванулся из смертельных объятий Глаэдра. Наполовину вырвавшись, он успел еще вонзить когти в грудь старого дракона. А Глаэдр, выгнув шею, впился зубами в левую заднюю лапу Торна и продолжал удерживать его, хотя красный дракон вертелся и отбрыкивался, словно загнанная в угол дикая кошка. Горячая соленая кровь наполнила пасть Глаэдра.
Оба дракона стрелой летели к земле. Глаэдр слышал звон мечей — это обменивались ударами Оромис с Муртагом. Торн снова задергался, и Глаэдру удалюсь краем глаза увидеть сына Марзана. Ему показалось, что Муртаг здорово напуган, но полной уверенности в этом у него не было. Даже после столь длительного и столь близкого общения с Оромисом он все еще с трудом различал те чувства, что отражались на мягких и плоских лицах людей, этих странных двуногих, бесхвостых и безрогих существ.
Звон мечей вдруг прекратился, и Муртаг воскликнул:
— Будь ты, проклят! Где же ты был раньгие? Будь ты проклят! Ведь ты мог помочь нам! Ты мог… — И Глаэдру показалось, что Муртаг подавился собственным языком.
Глаэдр рыкнул от неожиданности, когда невидимая сила вдруг прервала их падение; они повисли в воздухе, и он при этом чуть не выпустил из пасти лапу Торна. Потом та же неведомая сила понесла их вверх, все выше и выше, пока тот город внизу, похожий на разрушенный муравейник, не превратился в некое неясное пятно, а воздух стал настолько разреженным, что даже Глаэдру было трудно дышать.
«Интересно, как там этот молокосос? — озабоченно подумал Глаэдр. — Уж не пытается ли он покончить с собой ?»
И тут Муртаг снова заговорил, однако теперь его голос звучал иначе — он стал мощнее, глубже, громче, чем раньше, и от него в небесной вышине разносилось гулкое эхо. Глаэдр почувствовал, как чешуя на нем встала дыбом: он узнал этот голос, голос своего извечного врага!
— Значит, вы все-таки уцелели, Оромис и Глаэдр! — громко и отчетливо произнес Галъбаторикс. Слова выкатывались у него изо рта, точно округлые гладкие камни; он говорил уверенно и почти дружелюбно, тоном опытного оратора, способным обмануть кого угодно. — Я, правда, давно уже подозревал, что эльфы прячут от меня дракона или Всадника. Приятно видеть, что мои подозрения подтверждаются.
— Сгинь, пропади, проклятый клятвопреступник! — крикнул Оромис. — И не жди от нас пощады!
Гальбаторикс засмеялся.
— Ну что это за приветствие! Стыдись, Оромис-элда! Неужели за последний век эльфы совсем забыли свою хваленую учтивость ?
— Ты заслуживаешь учтивого приветствия не больше, чем бешеный волк!
— Ну-ну, Оромис! А помнишь, что ты говорил мне, когда я предстал перед тобой и другими Старшими? Ты сказал тогда, что гнев — это яд, который следует изгнать из своего сердца, иначе он отравит твою душу, даже самую лучшую ее часть. Между прочим, сейчас тебе самому стоило бы последовать собственному совету.
— Ты не собьешь меня столку своим змеиным языком, Галъбаторикс! Ты омерзителен мне, и уж мы с Глаэдром постараемся во что бы то ни стало тебя уничтожить! Даже ценой собственной жизни, если потребуется.
— Да зачем вам это, Оромис? Зачем вам выступать против меня?Меня печалит, что ты позволил ненависти затуманить тебе разум, а ведь когда-то ты был, вероятно, мудрейшим из всех членов нашего ордена. Ведь это ты первым понял, какое безумие разъедает мне душу; эти ты убедил остальных Старших отказать мне в просьбе о новом драконе, так что драконьего яйца я тогда так и не получил. Это был очень мудрый ход с твоей стороны, Оромис. Бесполезный, но мудрый. Интересно, как это тебе удалось уйти от Киаланди и Фермеры, ведь они так сильно вас покалечили ? Значит, потом ты спрятался и выжидал, пока не вымрут все твои враги, кроме одного. Ну что ж, это тоже был мудрый ход, эльф. — Гальбаторикс немного помолчал и продолжил: — Тебе нет нужды продолжать это бесконечное сражение со мной. Я и сам признаю, что совершил в юности немало страшных преступлений, и, хотя те дни давно миновали, когда я вспоминаю о том, сколько крови я пролил, то по-прежнему испытываю жестокие муки совести. Ну, что ты от меня хочешь? Я ничего не могу вернуть назад, я не могу повернуть время вспять. Увы! Но теперь главная моя забота — обеспечить мир и процветание Империи, владыкой и хозяином которой я стал. Разве ты не видишь, что я давно уже утратил жажду мести ? И та свирепая ярость, что руководила мною в течение стольких лет, выгорела дотла. Спроси себя, Оромис: кто несет ответственность за войну, которая разгорелась теперь в Алагейзии ? Только не я. Это вардены спровоцировали нынешний конфликт. Я вполне удовлетворился бы, властью над своими подданными и оставил бы эльфов, гномов и жителей Сурды в покое, пусть сами о себе заботятся. Но вардены не пожелали жить в мире. Это они выкрали яйцо Сапфиры, это они усеяли нашу землю горами трупов. Не я. Ты был мудрым когда-то, Оромис, прояви же снова свою былую мудрость! Забудь о ненависти, стань моим союзником! Лети ко мне в Илирию! Заключив союз, мы с тобой сможем быстро положить конец этой войне, мы откроем новую эру, эру мирного существования, которая продлится многие тысячи лет!