К месту назначения мы подъехали, когда на небе уже вновь светило солнце. Аква-Санта была типичным провинциальным городком: сонным, вымытым дождями и сверкающим под лучами нестерпимо яркого тропического солнца. Фургончик проехал по главной улице городка, по обеим сторонам которой выстроились небольшие особнячки в колониальном стиле — каждый с огородом и непременным курятником; наконец мы остановились перед выкрашенным известкой зданием, выглядевшим чуть более солидно, чем другие, стоявшие рядом. Большая дверь парадного входа была заперта, и я не сразу сообразила, что мы подъехали к единственному в городке магазину.
— Ну вот мы и дома, — сказал мужчина.
Риад Халаби был в этом мире одним из немногих людей, пораженных редкой болезнью сочувствия к окружающим. Он до того любил ближних, что никогда не забывал постараться сделать так, чтобы люди, общаясь с ним, не морщились от отвращения или неприязни при виде его изуродованного лица. На всякий случай он всегда носил с собой чистый платок, которым прикрывал рот, старался не есть и не пить на людях, редко улыбался, а при разговоре обычно либо становился против света, либо прятался в тени — все для того, чтобы собеседник испытывал как можно меньше дискомфорта. Он жил так, как считал нужным, и не замечал, что вокруг него расходилось почти физически ощущаемое излучение симпатии к людям. Кроме того, он даже не подозревал, что сумел посеять в моей душе семена истинной любви. В нашу страну он приехал в возрасте пятнадцати лет — один, без денег, без друзей, с туристической визой, проставленной в фальшивом турецком паспорте, который его отец купил у одного приторговывавшего такими документами консула где-то на Ближнем Востоке. Родину он покинул, сформулировав для себя две цели: первая — разбогатеть, вторая — высылать деньги домой для поддержания благосостояния семьи. Выполнить первый пункт этого плана ему так и не удалось, и, чтобы не выглядеть в собственных глазах человеком, неспособным добиться намеченной цели, он сосредоточил все свои силы на реализации пункта второго. В этом он, несомненно, преуспел: на присылаемые им деньги все его братья получили образование, а каждая сестра — достойное приданое. Он же купил родителям оливковую рощу — символ престижа в стране беженцев и нищих, в той стране, где он родился и вырос. По-испански он говорил совершенно свободно и лихо использовал в речи самые хлесткие и образные креольские выражения. Тем не менее у него так и не пропал специфический — ни с каким другим не спутаешь — акцент уроженца восточных пустынь. Оттуда же, со своей суровой и пустынной родины, он привез обостренное чувство гостеприимства и трепетное, почти сакральное отношение к воде. Приехав к нам в страну, он несколько лет питался одними лепешками, бананами и кофе. Спал прямо на полу в цеху текстильной фабрики, хозяином которой был один его соотечественник; в качестве платы за крышу над головой от него требовалось наводить чистоту в помещении, перетаскивать тюки с пряжей и хлопком, а также отвечать за расставленные по всем углам мышеловки. На эту работу у него обычно уходила половина дня; оставшееся время владелец фабрики использовал его в качестве помощника непосредственно в бизнесе. Парень быстро понял, где можно больше всего заработать, и решил при первой же возможности лично заняться коммерцией. Начал он с того, что пустился в свободное плавание как торговый агент. Он ходил по всяким конторам и учреждениям, предлагая сотрудникам нижнее белье и недорогие часы; в богатые дома он заходил с черного хода и пытался соблазнить прислугу дешевой косметикой и бижутерией; около школ он предлагал карандаши и карты, а в казармах продавал фотографии обнаженных актрис и репродукции с гравюр, изображающих святого Габриэля, покровителя ополченцев и солдат, отбывающих службу по призыву. К сожалению, конкуренция на этом рынке была жесткой, а шансы подняться по коммерческой лестнице хотя бы на одну ступеньку вверх практически равнялись нулю; дело усугубляло то, что единственным качеством истинного торговца, присущим Риаду Халаби, была склонность долго и со вкусом торговаться с клиентом; отсутствие должной твердости сводило эту добродетель на нет — прибыль юного торговца в каждой сделке, заключенной после бесконечного торга, оказывалась ничтожной. Впрочем, он утешался тем, что помимо денег получает знания о людях, потому что успевал не только обсудить с клиентом все текущие житейские и политические проблемы, но и понять его, прочувствовать чужие взгляды на жизнь, как свои. Таким образом, ему удавалось не столько выгодно кому-то что-то продать, сколько подружиться с прежде незнакомым человеком. Он был честным, не слишком напористым и не гнался за прибылью любой ценой; все это делало перспективы разбогатеть на розничной торговле весьма туманными, особенно в столице. В какой-то момент приезжавшие в город крестьяне посоветовали ему попытать счастья в провинции, то есть развозить товар по маленьким городкам и деревням, где люди хоть и живут беднее, но, не избалованные широким выбором товаров, быть может, купят то, что он привез, охотнее, чем жители столицы. За новое дело он взялся с опаской, основательно к нему подготовившись, — так поступали его предки, отправляясь в далекое путешествие по безжизненной выжженной пустыне. Начал он с поездок по стране на рейсовых автобусах, а затем сумел все же купить в кредит мотоцикл и закрепил на его заднем сиденье большой ящик для товаров. Верхом на этом чуде техники он колесил по стране с упорством, достойным истинного сына народа всадников. По ослиным тропам, вившимся вдоль круч и обрывов, он забирался в самые далекие высокогорные деревни. Через некоторое время ему удалось купить машину — старую, но достаточно мощную, а еще спустя несколько лет он наконец смог наскрести денег на фургончик. Получив в свое распоряжение это идеальное для его ремесла транспортное средство, он продолжил осваивать просторы страны. По неровным грунтовым дорогам забирался чуть ли к не самым вершинам Анд и торговал в деревнях и на фермах, где воздух был настолько чист и прозрачен, что в сумерках, если присмотреться, на небе можно было разглядеть ангелов. Объездил он и все побережье, вечно погруженное во влажную полуденную испарину; он потел, простужался, подхватывал лихорадку, но упорно продвигался вперед, останавливаясь между деревнями лишь для того, чтобы спасти очередную игуану, [20] лапы которой прилипли к плавящемуся под палящим солнцем асфальту; на свой страх и риск он даже без компаса пересекал пустынные районы страны, карабкаясь по барханам и рискуя потерять машину, а вполне возможно, лишиться в зыбучих песках и жизни. При этом он никогда не оглядывался назад, чтобы соблазн забыть о намеченной цели и остаться где-нибудь в безопасном месте не превратил его горячую, пышущую энергией кровь в вязкий шоколад. В конце концов он добрался даже до тех мест, которые когда-то были едва ли не самым богатым районом страны: по бесчисленным рекам и протокам здесь в былые годы спускались к океану тысячи и тысячи каноэ с мешками, наполненными ароматными бобами какао, но с тех пор, как в стране нашли нефть, властям и предпринимателям стало не до экспорта продукции сельского хозяйства. Люди, выращивавшие кофе и какао, остались без работы, и теперь сельва, пользуясь унынием и бездействием людей, стремительно поглощала когда-то с трудом отвоеванные у нее и долгие годы упорно возделывавшиеся поля. Он просто влюбился в нашу страну; он ездил по ней как зачарованный и благодарил Бога за то, что ему выпала такая судьба; в памяти его хранились воспоминания о родной земле — сухой и бесплодной; там, где он родился, от человека требовалось упорство муравья, чтобы вырастить на той бедной почве апельсиновое дерево и получить с него плоды. Здесь же, в этом благословенном краю, фрукты и невиданной красоты цветы росли сами по себе, как в садах Эдема. Тут, в провинции, действительно было легче убедить людей срочно купить какую-то вещь, пусть даже низкого качества и совсем им ненужную. Успеха на поприще «втюхивания» и «впаривания» на деревенском базаре того, что ни под каким видом не удалось распродать в столице, мог добиться каждый, даже человек, не привыкший бороться за прибыль любой ценой. Тем не менее Риад Халаби и здесь не сумел развернуть бизнес в полную силу: упорного, готового трудиться день и ночь, его подводили собственная честность и ранимое сердце. Он просто был не способен обогащаться за счет невежества и неопытности окружавших его людей. Куда бы он ни приезжал, его везде встречали как близкого друга; точно так же когда-то его дед принимал случайно зашедших к нему в лавку посетителей, свято веря в то, что гость — это посланник Божий и встречать его нужно со всей душой. На любой ферме Риаду предлагали посидеть в тенечке, выпить лимонада или крепкого ароматного кофе. Люди в провинции жили веселые и щедрые, говорили они не слишком витиевато, зато всегда понятно и открыто. Данное слово в этих краях имело силу едва ли не большую, чем подписанный договор. Продавец открывал чемоданы и коробки и раскладывал свой товар прямо на потертых досках пола. Хозяева рассматривали все эти предметы сомнительной роскоши и не менее сомнительной полезности с вежливой улыбкой и, чтобы не обидеть торговца, соглашались что-нибудь купить. Проблема заключалась лишь в том, что многим нечем было платить, потому что денег как таковых в этих домах зачастую не водилось. Крестьяне не только были очень бедны, но и не слишком доверяли банкнотам, которые они называли разноцветными бумажками и не без основания полагали, что если сегодня на эти фантики и можно что-то купить, то завтра, с приходом к власти нового правителя, их запросто могут обесценить или вообще изъять из обращения. Кроме того, бумажные деньги очень уязвимы в силу своей непрочности; они легко могут физически исчезнуть, как это случилось с купюрами, собранными в одной из провинций по подписке в помощь прокаженным: эти деньги были просто-напросто сожраны одним пробравшимся в кабинет казначея козлом. В общем, ту скромную наличность, которая появлялась в крестьянских домах, и еще более жалкие суммы, что этим людям удавалось отложить на черный день, они предпочитали хранить в более твердой, по их не менее твердому убеждению, валюте, а именно в монетах. Такие деньги хотя бы придавали приятную тяжесть кошельку, эффектно звенели на прилавке сельской лавочки и, главное, блестели, а если почистить, то и сверкали на солнце, как и подобает настоящим деньгам. Старшее поколение предпочитало хранить сбережения по старинке — в глиняных горшках, зарытых в землю где-нибудь на заднем дворе. Молодые и продвинутые использовали и более прогрессивный способ сохранения накоплений: в землю они закапывали не горшки и кувшины, а металлические банки из-под керосина. В любом случае о том, что деньги можно отдать на хранение посторонним в какой-то банк, они по большей части не слышали, а те, кто слышал, больше и слышать не хотели. Кроме того, далеко не все крестьяне действительно нуждались в каком бы то ни было финансовом эквиваленте стоимости того или иного товара либо рабочей силы. Эти люди предпочитали жить натуральным хозяйством и прямым товарным обменом с соседями и заезжими торговцами. В общем, Риад Халаби не стал пытаться устроить в этих краях экономическую революцию и, смирившись с обстоятельствами, раз и навсегда отказался выполнять завет отца разбогатеть во что бы то ни стало.