Грейпар принято отождествлять с округом Упернавик, самым северным районом Гренландии, в котором, насколько нам известно, норвежцы — охотники вели активный промысел. Признаться, мы не слишком хорошо знакомы со всеми деталями технологии варки ворвани, но мой собственный опыт позволяет внести некоторую ясность в этот вопрос.
Осенью 1947 г. я путешествовал вдоль западного побережья Гудзонова залива в старом каноэ, обшивка которого сделалась настолько ветхой и рваной, что нам с моим спутником приходилось тратить на его починку столько же времени, сколько на само плавание. И вот в один прекрасный день неподалеку от устья какой — то речки я заметил клубы дыма. Мы направились в ту сторону, и вскоре нам встретился охотник-траппер, живший в деревянной хижине, крыша которой — для защиты от дождей и непогод — была покрыта толстым черным слоем ворвани. У меня сразу же мелькнула мысль, что это как раз то, что нам нужно для починки нашего бедного старенького каноэ.
Мы кое-как объяснили хозяину, что нам нужно, и тотчас получили от него ведро с чем-то черным, очень похожим на асфальт, но вонявшим, как дохлый кит. Сам охотник, перебравшийся в эти места с Лабрадора, пояснил, что это настоящая ворвань, которую он сварил сам из сала моржа, убитого им зимой на корм собакам на острове Марбл (Мраморный), лежащем неподалеку от побережья.
Осторожно разогрев это варево на нашей чугунной печурке до консистенции густого сиропа, мы приступили к смазке им каноэ. Вскоре ворвань застыла и немного загустела, превратившись в резинообразную массу, благодаря которой наше старенькое каноэ на всем обратном пути не дало ни единой течи. Я рассыпался в благодарности, но не меньшим было и мое удивление, когда я узнал о составе этого варева. Вечером того же дня наш хозяин поведал нам, как он готовил его.
Во-первых, ворвань надо было разделить на небольшие кусочки, затем медленно нагревать «до тех пор, пока хрящи не отстанут от костей». Он особо подчеркнул, что горшок ни в коем случае не должен закипеть, не то «все дело пойдет насмарку, говорю вам». Когда все сало вытопится, хрящи необходимо удалить. После этого горшок надо задвинуть поглубже в печь и оставить варево преть до тех пор, пока оно не станет «густым, как патока». После этого готовую ворвань надо хранить на улице под навесом в течение семи месяцев, чтобы она превратилась со временем в черную массу, достаточно густую, так что ложкой ее зачерпнуть невозможно, однако не настолько густую, чтобы ее можно было резать ножом. В таком виде она может храниться практически неограниченное время.
Я тщательно занес в записную книжку все реплики хозяина, в том числе и последнюю: «Знаете, я испробовал это варево и на своих башмаках, и на крыше дома, и на каноэ, и даже на старенькой лодке «Питерхед». И никогда и нигде не просочилось ни единой капли воды!»
Я смог сам проверить и эффективность герметизации ворванью, и ее сногсшибательный «аромат», из-за которого она в наш утонченный век и не пользуется особым спросом на рынке.
Однако я считаю, что самая большая «фабрика» по переработке моржового и тюленьего сала в высоких арктических широтах находилась некогда на полуострове Кнуд в юго-западной части Кейн Бейсин. Именно там в 1977 г. канадский археолог Питер Шледерманн обнаружил первое из больших и загадочных сооружений, которые он назвал «длинные дома». На протяжении нескольких последующих летних сезонов он проводил на этом месте активные археологические раскопки.
Как и большинство археологов, с которыми мне доводилось иметь дело, Питер проявил готовность оказать мне помощь в моих изысканиях, даже несмотря на то, что некоторые из моих трактовок явно противоречили его собственным. В присущей ему мягкой манере он утверждал, что его заключения носят скорее экспериментальный характер и поэтому открыты для уточнений и корректив, как только появится новая информация. Остается лишь пожелать, чтобы подобная же открытость была присуща всем прочим историкам — как в прошлом, так и в настоящем [59] .
У полуострова Кнуд доминирующее положение занимает огромная полынья — одна из наиболее крупных и обильных всевозможной живностью во всей Восточной Арктике. Каждую весну Шледерманн наблюдал, что здесь, на сравнительно небольшом пространстве, собирались многие сотни моржей. Тюлени и небольшие киты тоже весьма охотно использовали эту полынью в качестве перевалочного пункта в своих ежегодных миграциях.
Это место особенно примечательно тем, что здесь сохранились несколько каменных сооружений, которые Шледерманн назвал длинными домами и которые я, внося некоторое уточнение, склонен назвать фундаментами для домов-лодок. Сооружения эти имеют размеры, вполне достаточные для того, чтобы служить фундаментами для шести или даже семи опрокинутых кверху дном лодок.
Вокруг них расположены длинные линии низеньких сооружений, выложенных из очень небольших булыжников, которые Шледерманн окрестил очагами. Каждое из таких сооружений, как правило, состоит из очага квадратной или овальной формы, к которому примыкает обширная каменная платформа. Так вот, любопытно, что на полуострове Кнуд обнаружено как минимум пятнадцать очагов, в состав комплекса которых входит до 140 объектов меньших размеров.
Шледерманн (а вместе с ним и большинство археологов — специалистов по изучению Арктики) высказал гипотезу о том, что большие фундаменты представляли собой некие церемониальные объекты, построенные людьми, известными в научном мире как палеоэскимосы Дорсетской культуры. (По причинам, о которых я подробно расскажу в следующей главе, я называю этот народ тунитами.) Шледерманн полагает, что очаги, в обложенных камнем ямах которых до сих пор сохранились остатки жира млекопитающих, могли служить тунитам своего рода общественными печами во время массовых церемониальных пиршеств.
Такое объяснение страдает серьезными недостатками. Численность тунитов всегда была очень низкой, и плотность их расселения не превышала нескольких семейств на несколько тысяч квадратных миль. Поэтому очень нелегко представить, что могло побудить их собраться здесь, на полуострове Кнуд, или в любом другом месте в количестве, необходимом для возведения столь масштабных платформ и очагов. Более того, вокруг этих сооружений нет никаких следов жилых построек (крытых каменных палаток, землянок и тому подобного), которые непременно потребовались бы, если бы здесь действительно жило так много людей. Шледерманн высказал предположение, что люди могли размещаться в своего рода больших коммунальных домах, являвшихся составной частью церемониальных структур, однако пока что не удается дать убедительное объяснение тому, как и из чего в безлесной Арктике могли быть сделаны кровли для столь громадных сооружений.
Учитывая чрезвычайно низкую плотность населения, совершенно исключено, что так называемые длинные дома были порождением культуры тунитов. Все (кроме трех) сорок пять таких построек, известных на сегодняшний день, находятся в Восточной Арктике (к востоку от полуострова Бутия), а две обнаружены на границе между востоком и западом. И тем не менее утверждают, будто к западу от условной границы некогда проживало большое племя тунитов. Но если длинные дома действительно были сооружениями церемониального характера, почему же хотя бы сопоставимое число таких построек не было возведено на западном побережье? Почему же, наконец, ни одной из таких построек не обнаружено на Ньюфаундленде, который на протяжении тысячи с лишним лет служил колыбелью для самой большой общины тунитов? Кроме того, ключевое значение имеет и тот факт, что длинные дома в Восточной Арктике сосредоточены почти исключительно в двух округах: Кейн Бейсин — Смит Саунд, и на восточном побережье залива Унгава Бэй.