Берк был человеком гордым, щепетильным в вопросах чести, и поневоле задумаешься, не чувствовал ли он себя униженным, когда доводилось просить денег у друзей. Похоже, ему никогда не приходило в голову продать «Грегори» и расплатиться с долгами, хотя это могло бы стать выходом из положения, губительного для его репутации. Можно только предположить, что поместье обладало в глазах Берка такой ценностью, что его следовало сохранять, пусть даже с ущербом для чувства собственного достоинства. И разумеется, это только предположение, что ситуация представлялась ему невыносимой. Легко привыкнуть брать в долг, отвыкнуть — гораздо труднее. Очень скоро закоренелые должники находят способы удовлетворять свои потребности, сохраняя при этом чувство собственного достоинства.
Даже в стесненных обстоятельствах он изыскивал средства оказывать финансовую помощь тем, кто пользовался его расположением. Одному ирландскому художнику по имени Джеймс Барри, которого он ошибочно считал гением, Берк платил такое содержание, что тот мог себе позволить учиться в Италии. Поэт Джордж Крэбб обращался к различным знаменитостям с просьбами о помощи, которые оставались без ответа, пока наконец не написал Берку как последней надежде. Берк поселил его в «Грегори» и не успокоился до тех пор, пока не обеспечил благосостояние поэта. Это только два примера его бесконечных благодеяний. Почти на всех, кто с ним общался, Берк производил впечатление великого человека. Благоговейные отзывы о нем встречаются так часто, что я даже задался вопросом, не имело ли раньше это слово немного другое значение. Я могу испытывать уважение и восхищение по отношению к политикам, адмиралам и генералам, которые управляли государственными делами во время последней войны. Я высоко ценю дарования поэтов и писателей, с которыми мне выпало счастье быть знакомым, но я, как любой другой, никогда не относился к ним с благоговением. Вероятно, мы уже утратили эту способность. Берк обладал обаянием и веселым нравом (пока тревоги и бедствия не омрачили его душу). Он был прекрасным рассказчиком, и, как мы знаем, доктор Джонсон ценил его за «изобилие беседы». Я задался вопросом, как бы мы отнеслись к этому сегодня. Мне трудно избавиться от впечатления, что мы сочли бы такое общение немного утомительным, поскольку у нас не хватает терпения выслушивать то, что мы можем прочесть сами, если не в книгах, то в газетах. Как слушатели мы не лучше самого Берка (Джонсон жаловался: «Ему так хотелось говорить, что, если на одном конце стола кто-то разговаривал, он затевал беседу с кем-нибудь на другом конце»), и нам не нравится, когда кто-то монополизирует разговор. Берк не обладал ни остроумием, ни чувством юмора. Вероятно, мы бы сочли его ужасным занудой, и, несмотря на величественные манеры и личное обаяние, которые произвели такое сильное впечатление на Фанни Берни, мы бы предпочли его красноречию игривое легкомыслие Генри Тилни из «Нортенгерского аббатства» Джейн Остен.
После краха акций Ост-Индской компании Ричард Берк, который благодаря влиянию Эдмунда несколько лет назад был назначен сборщиком королевских налогов на вест-индском острове Гренада, наконец занял свой пост. Он почти задаром купил у индейцев-карибов, потомков коренных обитателей соседнего острова Сент-Винсент, большой участок земли, стоимость которого оценивалась в сотню тысяч фунтов. Сделка была столь скандальной, что даже местный совет Сент-Винсента отказался ее регистрировать. Берки в то время были в очень затруднительном материальном положении, и Эдмунд изо всех сил старался, чтобы просьбу брата удовлетворили. Он обещал Фоксу, который в то время сам остро нуждался в деньгах, что поделится с ним прибылью, если тот убедит лорда Норта, занимавшего тогда пост главы правительства, признать покупку законной. Фокс предпринял определенные шаги, и лорд Норт, очевидно, был готов оказать ему эту услугу, но дело не выгорело, и Ричард ни с чем вернулся в Англию. Затем его обвинили в растрате десяти тысяч из налоговых сборов, судили и признали виновным. Он подал апелляцию, Берк использовал все свое влияние, чтобы апелляцию бесконечно откладывали. Будь он уверен в невиновности брата, он бы, наверное, не стал этого делать. Уильям Берк, бежавший из Англии, спасаясь от ареста за долги, уехал в Индию и там, опять по протекции Эдмунда, был назначен казначеем королевских войск. Он участвовал в различных темных махинациях, которые сэр Филип Магнус охарактеризовал как «чудовищно бесчестные», и рассчитывал получить от них сто пятьдесят тысяч фунтов дохода. Когда, совершенно опозоренный, он вынужден был вернуться в Англию, его собрались арестовать за присвоение чужого имущества. Хорошенькая парочка!
До тех пор, пока сэр Филип не разобрал архив Вентворт-Вудхауса, об этих грязных делишках почти никто не догадывался, но и того, что стало достоянием общественности, вполне хватило, чтобы серьезно подмочить репутацию Эдмунда. Доктор Джонсон был знатоком человеческой натуры и сохранил привязанность к Берку до самой его смерти. Он ценил в Берке ум, эрудицию, добродушие и щедрость, но, по свидетельству Босуэлла, даже он иногда сомневался в его порядочности. Да, действительно, в восемнадцатом веке считалось, что те, кто служат государству, имеют право кормиться за его счет. Но Берк был моралист и реформатор. Он гордился своими высокими принципами и в то же время использовал свое положение, чтобы раздобыть прибыльные должности для людей, которые заведомо для них не подходили. Он гордился своей правдивостью и в то же время мог публично давать ложные клятвы, что никогда не имел дела с акциями Ост-Индской компании. Он последовательно боролся с несправедливостью и коррупцией и в то же время прилагал все усилия, чтобы продвинуть жульнические планы Уильяма и Ричарда. Берк был прекрасным оратором, но его замечательные заповеди трудно было примирить со столь предосудительными поступками, и неудивительно, что многие называли его лицемером и обманщиком. Я не думаю, что это правда. Просто ему в значительной степени был присущ недостаток, свойственный многим людям, в особенности политикам: он верил в то, что было в его интересах. Он не оборачивался на то, что не хотел видеть. Я не знаю, какое слово подобрать для этого свойства, но это не лживость и не лицемерие. Когда дело касалось тех, кто был ему дорог, Берк не мог судить непредвзято. И несчастье всей его жизни, что самая привлекательная его черта — способность на сильную душевную привязанность — привела к таким несчастным последствиям. Уильям и Ричард были парочкой мошенников, к тому же не слишком умных, поскольку ни одна из их чудесных схем не сработала; и тем не менее Эдмунд писал: «Оглядываясь на свою жизнь, я не могу припомнить у себя ни одного существенного достоинства, которое бы я, вольно или невольно, не позаимствовал у Уильяма Берка». А про Ричарда он писал, что того отличало невероятное трудолюбие, которое не мог поколебать никакой соблазн. Он любил их обоих до самого конца и, насколько бы это ни казалось невероятным, уважал их. В его глазах они были безупречны, и поэтому, какими бы изобличающими ни были факты, он просто отказывался им верить.
«Если бы кому-нибудь случилось укрыться от дождя под одним навесом с Берком, — говорил доктор Джонсон, — он бы обязательно сказал: „Это необычайный человек!“» Берк был человеком необычайным во многих смыслах. Не часто встретишь людей, в характере которых сочетались бы столь противоречивые черты: честность и низость, прямота и изворотливость, бескорыстие и продажность. Как ему удавалось примирить между собой эти качества? У меня нет ответа. Но не будем судить слишком строго. Ведь, как говорила Бекки Шарп, легко быть хорошим, имея пять тысяч в год. Если бы Берк унаследовал от родителей богатое поместье и солидный доход, его поведение и в самом деле было таким безупречным, каким оно ему представлялось. У него никогда не возникало сомнений относительно пристойности своих поступков, к преследовавшему его по пятам бесчестью (его собственное слово) он относился как к позорной несправедливости. Макиавелли говорил, что перед тем, как сесть за письменный стол, он снимает будничную одежду и облачается в шелковую мантию, в которой как секретарь республики обычно выступает перед Синьорией. Точно так же мысленно поступал Берк. У себя в кабинете он больше не был безрассудным биржевым спекулянтом, вечным должником, искателем должностей (не для себя, но для других), бесчестным интриганом, который ради собственной выгоды противодействует мерам по устранению скандальных злоупотреблений. В своем кабинете это была возвышенная душа, которую друзья любили и почитали за благородство духа, щедрость и великодушие. В своем кабинете это был честный человек, каковым он сам себя считал. Тогда, и только тогда, про Берка можно было сказать: «Стиль — это сам человек».