В половине пятого, отправившись в туалет, Бэзил с изумлением заметил, что за окном уже синеет утро. Значит, он всю ночь просидел без сна. Ему вспомнилось, что хронический недосып ведет к потере рассудка, и он застыл в коридоре, мучительно прислушиваясь к себе, чтобы понять, все ли у него в порядке с головой. Окружающая обстановка показалась ему до странности нереальной; будто в погоне за уходящей ночью, он стремглав бросился обратно в спальню и начал срывать с себя одежду. Напоследок он с сожалением взглянул на стопку рукописей: у него в голове уже созрела вся следующая сцена. В поисках компромисса с неминуемым помешательством он забрался под одеяло и еще целый час продолжал творить.
На другое утро, ближе к полудню, его бесцеремонно разбудила одна из двух немилосердных сестер-шведок, которые теоретически составляли домашнюю прислугу семейства Ли.
— Одиннадцать часов! — гаркнула она. — Пять минут двенадцатого!
— Ну вас, — пробормотал Бэзил. — Что вы мне спать не даете?
— Дак пришли к тебе. — (Он открыл глаза.) — Ты давеча все сливки выдул, — не отставала Хильда. — Матери кофе забелить нечем было.
— Так уж и все! — взвился Бэзил. — Я сам видел, там еще оставалось.
— Те скисли.
— Вот ужас-то! — воскликнул он, садясь. — Ужас!
Она позлорадствовала. И лишь под конец сообщила:
— К тебе Рипли Бакнер.
И удалилась, прикрыв дверь.
— Пусть поднимается сюда! — завопил он ей вслед. — Хильда, неужели трудно дослушать? А писем для меня нет?
Ответа не последовало. Через мгновение к нему влетел Рипли:
— Ничего себе, до сих пор дрыхнешь?
— Всю ночь над пьесой работал. Второе действие почти закончено. — Он указал на свой письменный стол.
— Я насчет этого и пришел, — сказал Рипли. — Мама считает, нам нужно привлечь мисс Халлибертон.
— Это еще зачем?
— Ну, просто чтобы присутствовала.
Слов нет, мисс Халлибертон была вполне приятной особой, которая преподавала французский, обучала игре в бридж, неофициально следила за порядком на молодежных вечеринках и хорошо ладила с детьми, но Бэзил заподозрил, что ее участие внесет в их планы некоторую толику дилетантства.
— Она никому не помешает, — продолжал Рипли, явно цитируя свою мать. — На мне будет общее руководство, ты выступишь режиссером-постановщиком, как договаривались, а она пусть работает суфлером и обеспечивает дисциплину на репетициях. Опять же матери девчонок спасибо скажут.
— Ладно, — нехотя согласился Бэзил. — Слушай, надо бы обсудить актерский состав. Во-первых, нам потребуется главный герой — благородный грабитель по прозвищу Тень. Но под занавес выяснится, что никакой он не грабитель, а молодой повеса, который занялся грабежом на спор.
— Роль прямо для тебя.
— Нет, для тебя.
— Прекрати! Ты же у нас талант, — запротестовал Рипли.
— Я возьму какую-нибудь маленькую роль — на мне весь постановочный процесс.
— Погоди, а разве общее руководство не на мне?
Особенно сложным оказался подбор актрис на женские роли: существовало опасение, что от претенденток не будет отбою. В конце концов на главную роль решили взять Имоджен Биссел; Маргарет Торренс отвели роль ее подружки; а «мисс Сондерс, старая дева, игривая, как кошечка», должна была появиться на сцене в исполнении Конни Дэвис.
Когда Рипли высказал опасение, что кое-кто из девочек обидится, если их не задействовать, Бэзил ввел в пьесу еще горничную и кухарку, «чтобы они по большому счету просто высовывались из кухни», а также медсестру. В доме, столь густо населенном женскими персонажами, даже самый неуловимый благородный грабитель должен был проявить недюжинную сноровку, чтобы остаться тенью.
— Могу назвать тебе двух человек, которые нам определенно не подойдут, — задумчиво произнес Бэзил. — Это Джо Горман и Хьюберт Блэр.
— Я с Хьюбертом Блэром на сцену не выйду, — поддакнул Рипли.
— Я тоже.
Хьюберт Блэр пользовался, можно сказать, феноменальным успехом у девочек, чем вызывал ревнивую неприязнь у Бэзила и Рипли.
Когда они начали обзванивать намеченных исполнительниц, по их замыслам был нанесен первый удар. Оказалось, что у Имоджен Биссел аппендицит и она уезжает в Рочестер, штат Миннесота, откуда вернется только через три недели.
Они призадумались.
— Тогда, наверное, Маргарет Торренс?
Бэзил замотал головой. Он представлял себе Лейлию ван Бейкер более пикантной и более пылкой, чем Маргарет Торренс. Правда, Лейлия, даже в глазах Бэзила, не отличалась особым шиком — ей было далеко до девушек Гаррисона Фишера, украшавших стену возле его шкафчика в школе. И все равно Маргарет Торренс не тянула на эту роль. На нее не потянула бы ни одна из тех, кого можно было за полчаса найти по телефону.
Бэзил отвергал одну кандидатуру за другой. Наконец у него перед глазами замаячило некое личико — будто бы совсем в другой связи, но так настойчиво, что он, хотя и не сразу, выговорил имя.
— Эвелин Биби.
— Кто-кто?
Притом что Эвелин Биби едва исполнилось шестнадцать, ее не по летам заметные прелести подняли ее на уровень компании постарше, и Бэзил заключил, что она вполне сойдет за ровесницу его героини — Лейлии ван Бейкер. Другие варианты тут же померкли, хотя его затея была сродни приглашению на эту роль Сары Бернар.
В полдень они позвонили в дверь семейства Биби; оба впали в ступор, когда им открыла сама Эвелин, которая, вежливо скрывая удивление, пригласила их войти.
Через портьеры гостиной Бэзил вдруг заметил — и узнал — молодого человека в брюках для гольфа.
— Наверное, нам лучше не заходить, — поспешно выговорил он.
— В другой раз придем, — добавил Рипли.
Они дружно ринулись к выходу, но Эвелин преградила им путь.
— Что за глупости! — воспротивилась она. — Это всего лишь Энди Локхарт.
Всего лишь Энди Локхарт: в восемнадцать лет — чемпион Западной лиги по гольфу, капитан бейсбольной команды первокурсников, красавец, баловень судьбы, живой символ блестящего, притягательного мира Йеля! Целый год Бэзил подражал его походке и безуспешно учился бренчать на пианино по слуху, как это с легкостью делал Энди Локхарт.
После неудачной попытки к бегству они бочком просочились в комнату. Намеченный план вдруг обернулся наглостью и абсурдом.
Войдя в их положение, Эвелин попыталась свести дело к шутке.
— Давно пора меня навестить, — сказала она Бэзилу. Я по вечерам сижу одна дома, поджидаю тебя — с того самого дня, когда у Дэвисов была танцулька. Что же ты так долго не появлялся?
Он тупо уставился на нее, не в силах даже изобразить улыбку, и пробормотал: