Бэзил выслушал это с ужасом. После ее ухода он заверил мисс Халлибертон, что менять ничего не будет. К счастью, вставную роль кухарки удалось вычеркнуть без особого ущерба, но отсутствие Глэдис сказалось в другом. Она, «самая благовоспитанная девочка в городе», была спокойной и покладистой; с ее уходом на репетициях начался форменный бедлам. Те, кому достались лишь скупые реплики («Пойду спрошу миссис ван Бейкер, сэр» в первом акте или «Нет, мэм» — во втором), пускались во все тяжкие от безделья. Так произошло и теперь:
— Прошу, уймите эту собаку или отведите ее домой!
Или:
— Где горничная? Не спи, Маргарет, умоляю!
Или:
— Что тут смешного? Чего вы ржете?
Все труднее и труднее становилось проявлять такт в отношении Хьюберта Блэра. Если не считать его нежелания учить роль, он был вполне удовлетворительным персонажем, но вне сцены с ним не было сладу. Он без конца разыгрывал собственные сценки перед Эвелин Биби: гонялся за ней по залу с видом пылкого влюбленного, бросал через плечо арахис с таким расчетом, чтобы орехи откуда ни возьмись летели на сцену. Когда постановщики призывали его к порядку, он бормотал: «Да заткнись ты!» — причем так, чтобы Бэзил не слышал, но догадывался.
Зато Эвелин Биби оправдала все ожидания. На сцене она привлекала к себе всеобщее трепетное внимание, и Бэзил, отдавая ей должное, дописал ее роль. Он завидовал полусентиментальному удовольствию, которое Эвелин и Хьюберт получали от совместных сцен, и терзался смутной, обезличенной ревностью, когда эти двое после репетиций почти каждый раз вместе садились в автомобиль Хьюберта.
Так продолжалось две недели; а однажды Хьюберт, опоздав на час, кое-как отыграл первое действие и сообщил мисс Халлибертон, что идет домой.
— Зачем? — призвал его к ответу Бэзил.
— Дела есть.
— Важные?
— А тебе обязательно знать?
— Да, обязательно, — вспылил Бэзил, но тут вмешалась мисс Халлибертон.
— Никто не должен сердиться. Хьюберт, Бэзил просто хочет сказать… если дело не очень важное… ну, мы ведь все чем-то жертвуем ради успеха нашей пьесы.
Хьюберт всем своим видом изображал скуку.
— Мне надо в город — отец просил за ним заехать.
Он холодно посмотрел на Бэзила, словно подначивая его оспорить правдивость такого объяснения.
— Но ты и так на час опоздал — почему? — не унимался Бэзил.
— Потому что пришлось помогать матери.
Вокруг них уже собралась кучка наблюдателей, и Хьюберт обвел их победным взглядом. Речь шла о священной обязанности, и только Бэзил понимал, что это пустая отговорка.
— Чушь! — бросил он.
— Это ты так считаешь… Пузырь.
Сверкая глазами, Бэзил на шаг подступил к нему:
— Что ты сказал?
— Я сказал «Пузырь». Это же твоя школьная кличка, разве нет?
Что правда, то правда. Прозвище тянулось за ним из школы. Побледнев от ярости, он в то же время ощутил неизбывную беспомощность, когда понял, что прошлое всегда будет идти за ним по пятам. Вокруг него сомкнулось кольцо насмешливых и любопытных школьных физиономий.
— Уходи! — сдавленным голосом выговорил Бэзил. — Чего ждешь? Иди отсюда!
Хьюберт в который раз хохотнул, но счел за лучшее отступить, когда Бэзил сделал еще один шаг.
— Я твою пьесу в гробу видел. С самого начала.
— Вот и уходи!
— Что ты, Бэзил! — Рядом с ними взволнованно засуетилась мисс Халлибертон.
Но Хьюберт опять разразился смехом и поискал глазами свою кепку.
— Балаган этот меня не колышет, — фыркнул он.
Неторопливо и франтовато повернувшись, он вразвалку вышел за дверь.
В тот вечер его роль читал Рипли Бакнер, но репетиция не задалась. Мисс Биби играла без огонька, остальные сбивались в кучки и перешептывались, умолкая при виде Бэзила. После репетиции мисс Халлибертон, Рипли и Бэзил держали совет. Когда Бэзил решительно отказался взяться за главную роль, было решено доверить ее некоему Майаллу де Беку, которого немного знал Рипли; этот парень снискал себе славу в театральных постановках Центральной гимназии.
Однако следующий день нанес им непоправимый удар. Эвелин, краснея и смущаясь, объяснила Бэзилу и мисс Халлибертон, что у ее родных изменились планы, они всей семьей уезжали ровно через неделю, так что она и в самом деле не могла участвовать в спектакле. Бэзилу все стало ясно. Надолго удержать ее мог только Хьюберт.
— Прощай, — угрюмо сказал Бэзил.
Устыдившись при виде его нескрываемого отчаяния, Эвелин попыталась оправдаться:
— Честное слово, я не смогу. Ой, Бэзил, мне так неприятно!
— Может быть, ты проводишь родителей, а сама поживешь недельку в моем доме? — невинно предложила мисс Халлибертон.
— Нет, вряд ли. Отец требует, чтобы мы поехали все вместе. Это единственная причина. Иначе я бы осталась.
— Ясно, — сказал Бэзил. — Прощай.
— Бэзил, ты не сердишься? — На нее накатило раскаяние. — Я все сделаю, чтобы вас поддержать. Еще неделю буду приходить на репетиции, а когда найдете мне замену, помогу той девочке войти в роль. Но отец говорит, что мы должны ехать.
Напрасно Рипли после той репетиции старался поднять дух Бэзила, выдвигая предложения, которые с презрением отметались. Маргарет Торренс? Конни Дэвис? Они даже со своими ролями не справлялись. Бэзила преследовала мысль, что его планы рушатся на глазах.
Домой он пришел раньше обычного. Удрученно сел у окна в своей комнате и стал смотреть, как в соседском дворе одиноко играет маленький сынишка Барнфильдов. Мама вернулась в пять и немедленно почувствовала его подавленность.
— Тедди Барнфильд корь подхватил, — сообщила она, пытаясь его отвлечь. — Потому-то и играет сейчас в одиночестве.
— Неужели? — безучастно откликнулся он.
— Болезнь несмертельная, но ужасно заразная. Ты переболел ею в семь лет.
— Хм…
Она помедлила:
— Из-за пьесы расстраиваешься? Что-то случилось?
— Нет, мама. Просто хочется побыть одному.
Через некоторое время он встал и отправился в ближайший киоск, торговавший газировкой и прочими напитками, чтобы выпить стакан солодового молока. У него в голове зрела идея пойти к мистеру Биби и попросить, если можно, отложить семейную поездку. Но где гарантия, что у Эвелин действительно не было другой причины? Его ход мыслей прервало появление одиннадцатилетнего брата Эвелин, который бежал по улице ему навстречу.
— Приветик, Хэм. Я слышал, вы уезжаете?
Хэм кивнул:
— Через неделю. На море поедем.