– Надеюсь. Любовь меняет людей, и эти перемены отрадны.
Ковальский снова вздохнул.
– Любовь, любовь… Что ты знаешь о любви, паренек? Сперва она несет счастье, но кончается всегда горем. Всегда! Это неизбежно!
– Почему, капитан?
– Проходят годы, и ты теряешь любимых людей, – раздалось в ответ. – Или они теряют тебя…
* * *
Дайана улыбалась, гладила Калеба по щеке, и ее ладони были теплыми, словно эти быстрые ласковые прикосновения навсегда изгнали холод и даже память о нем. Улыбка красила ее необычайно – сияли глаза цвета янтаря, изящными арками приподнимались брови, манили губы, подобные лепесткам тюльпана. Калеб вдруг заметил, как она высока – почти не откидывает голову, чтобы заглянуть ему в лицо. Она уже не выглядела юной, беспомощной, беззащитной; что-то в ней изменилось, словно за несколько декад холодного сна она повзрослела на годы – может быть, на целое десятилетие. Очертания губ стали тверже, золотистые глаза смотрели уверенно, движения – то, как она поднимала руку, как отбрасывала волосы с лица – были исполнены скрытой силы.
– Что тебе снилось? – спросил он.
– Море Авалона. Теплое синее море, облака и птицы, что кружат над водой… Мы, босые, шли вдоль линии прибоя, волны гладили ноги, и ты вдруг остановился и сказал, сказал… – Дайана задумалась на секунду. – Сказал, что мы вместе уже много лет. Сказал, что я должна подарить тебе дочь и сына. Сказал, что, когда они подрастут, мы отправимся на Землю, в Стокгольм, и ты покажешь им свой инкубатор. Чтобы они понимали, как хорошо, когда есть мать… настоящая, живая…
– Великие Галактики! – воскликнул Калеб. – Все это возможно, все, море, дети и даже полет на Землю! Нынче я авалонский гражданин с пожизненным обеспечением. Гляди, я уже весь в золоте! – Он хлопнул по рукаву своего комбинезона. Потом спросил: – Ты в самом деле это видела?
Тень грусти скользнула по ее лицу.
– Нет, милый, нет… Я только вообразила… сейчас, когда я рядом с тобой… В холодном сне не бывает видений. При гипотермии мозг полностью отключен.
– Ты уверена? Вдруг совсем наоборот – ты видишь то, что будет?
– Я ученый, Калеб. Я знаю, что грядущее не является в снах, а зависит от нас. От нас и внешних обстоятельств.
Они стояли в коридоре у ее отсека, держались за руки, глядели друг на друга. «Словно ребятишки, – подумал Калеб. – Ребятишки, не наигравшиеся за день и не желающие расставаться».
– Твой доктор Аригато понимает, что произошло?
– Догадывается. Я больше не сплю в его постели.
– Он пожелал, чтобы мы дежурили вместе. Это была твоя идея?
Пальцы Дайаны коснулись пояса. Там, в кармане под широкой синей лентой, что-то лежало – небольшой и легкий предмет, почти не оттягивающий ткань комбинезона. Оружие, понял Калеб. Игломет или лазерный хлыст.
– Я сказала, что монах мне неприятен, и я не хочу сидеть с ним рядом несколько часов. Никто меня не заставит! Никто и никогда! Аригато удивился, но возражать не рискнул. Он очень предан делу, и главное для него, чтобы экспедиция благополучно завершилась. – Лицо Дайаны стало задумчивым. – Я знаю, он искренне любил жену, ту, прежнюю, Дайану Кхан, но его наука все-таки была на первом месте. Всегда, все прожитые ими годы. Возможно, поэтому она…
Ее голос стих.
– Поэтому она не захотела продлять жизнь? – вымолвил Калеб. – Или из-за душевной болезни, о которой ты говорила? Впрочем, что вспоминать об этом… ее нет, а есть ты. Надеюсь, ты не боишься реверсии? Не считаешь, что, вернув молодость, станешь другой?
– Я уже другая, – сказала Дайана и потянулась к его губам.
* * *
Луны у Борга не имелось, тяготение и сутки были близки к стандарту, площадь поверхности – на восемь-десять процентов больше, чем на Земле и Авалоне. Пять материков группировались около экватора, в тропической и субтропической зонах, разделяя Мировой океан на две почти равные половины; ледяные шапки на полюсах тоже выглядели одинаковыми. Атмосферное давление, солнечная активность, состав вод и воздуха, радиационный фон, соотношение суши и океанов – все колебалось около средних значений, типичных для обитаемых планет. Чем больше информации доставляли зонды, облетавшие Борг по экватору и от полюса к полюсу, тем яснее становилось, что этот мир отлично подходит для гоминидов – может быть, даже лучше, чем благословенный Авалон.
Обширные речные долины, предгорья, а также берега океанов и внутренних морей, лежавших между континентами, были заселены – здесь стояли малые и большие города, соединенные сетью дорог, на реках имелись мосты или паромные переправы, а окружающие земли выглядели заботливо возделанными. Области, тяготеющие к самым крупным городам, разделялись почти необитаемыми ареалами, иногда пространствами джунглей, саванн и пустынь, но чаще – массивами горных хребтов и плато, что поднимались на высоту от трех-четырех до восьми километров. Вероятно, аборигены еще не использовали сушу с той интенсивностью, которая обычна для развитой планетарной цивилизации, где нет иных свободных земель, кроме заповедников. Здесь явно царил мир архаики – в лучшем случае Средневековья, и наблюдения это подтверждали: механический транспорт отсутствует, нет летательных аппаратов и крупных морских кораблей, ночное освещение в городах – факелы и костры, и во всем электромагнитном диапазоне – лишь треск атмосферных разрядов.
Но поселений оказалось немало – только крупных больше сотни. Каждый город занимал территорию в десять-двадцать квадратных километров, не был окружен стеной, не имел никаких укреплений, но обладал четкой планировкой, обычно радиального типа, с хорошо различимым ядром, застроенным самыми высокими сооружениями. Судя по данным, поступавшим с зондов, число их жителей могло исчисляться десятками тысяч. Несомненно, города были средоточием власти и центрами местной культуры, но борги обитали и в более мелких поселениях, даже на островах северного и южного океанов. Часть островов покрывал ледяной панцирь, но встречались довольно обширные архипелаги, расположенные в умеренной зоне.
В дополнение к первой сбросили вторую визуальную станцию. Их объективы позволяли пересчитать все волоски на головах туземцев, и доктор Кхан, накопив более тысячи наблюдений, принялась за важную работу – портрет типичного туземца-борга. Она утверждала, что их черты несколько гипертрофированы: огромные, глубоко запавшие глаза под мощными надбровными дугами, крупный рот с очень яркими губами, у мужчин – раздвоенный подбородок и выступающие скулы, волосы на голове пышные и торчат, как львиная грива. Шеи у боргов были тонкими и гибкими, плечи – покатыми, и потому руки казались длиннее; кисть узкая, пальцы на руках и ногах тоже длинные. Нашлось еще с десяток внешних отличий, но не приходилось сомневаться, что эти существа принадлежат к роду людскому, только не к гомо сапиенс, а к другой его разновидности. Впрочем, доктор Аригато Оэ считал, что внешний вид обманчив и разница в генетике, обмене веществ и вообще в наследственной основе организма может оказаться весьма значительной. Чтобы это подтвердить, были нужны образцы живых тканей и тщательные исследования на планете – желательно с согласия туземцев.