Мы воины-интернационалисты, спасители французской Пятой Республики от либеральной заразы, нам ли гикнуться где-то под Безансоном? Да ни в жизнь! Не вытащат – так вынырнем, не вынырнем – так взлетим, разве я не гожусь в космонавты? Веселей, ребята!
И все-таки, как ни люблю я «тигру», как ни жалко будет с ней расстаться… Но когда выйду с гауптвахты, двину прямо к комбригу и скажу: делайте со мной что хотите, товарищ полковник, только я в эту вундервафлю больше не сяду!
Потому что с разгоном у нее хорошо, и с холодным пуском отменно, но вот такая зверская отрицательная плавучесть – непорядок.
Пошлите меня лучше в космос. Там хотя бы сухо.
Младшему лейтенанту Сане Малешкину приказали спрятаться где-нибудь и не отсвечивать. Он так и сделал – спрятался где-нибудь и не отсвечивал. А потом решил на всякий случай еще и не возникать.
Когда Саня вдруг понадобился, комбат долго не мог до него докричаться.
– Ольха, Ольха, я – Сосна! Да куда же ты запропастился, посмертный герой, мать твою за ногу…
Малешкин не отзывался. Ему все это надоело.
Но только вчера, когда взбесились танкисты, Саня понял, кому надоело по-настоящему. А нынче, словно в ответ на их дикую выходку, настало затишье. Врага не видно, куда двигаться – непонятно. Впервые за войну.
Оставалось сидеть и ждать, чего дальше будет.
Вдруг все без толку и кошмар начнется по новой?
Или случится какой-нибудь окончательный, последний кошмар…
Вчера, двадцать второго июня две тысячи десятого года, усиленная танковая рота полковника Дея пошла в наступление. «Тридцатьчетверки» взревели и лихо рванули вперед. Первый взвод, назначенный в разведку боем, наткнулся на встречную разведку немцев, проскочил сквозь нее без единого выстрела, ловко увернулся от артиллерийского залпа в борт, выскочил на вражескую базу и принялся по ней кататься, закладывая крутые виражи, паля во все стороны и даже иногда в кого-то попадая. Второй и третий взводы поначалу действовали согласно намеченному плану на асимметричный охват противника, но вдруг заскучали. Через пару минут выяснилось, что воевать некому: все разбежались по кустам ловить немецкую артиллерию, нимало не заботясь общей задачей атаки. И только приданная роте батарея «СУ-100» лейтенанта Беззубцева повела себя более-менее разумно. Оценив обстановку, комбат счел за лучшее рассредоточиться и затаиться вокруг своей базы, а то мало ли? Вдруг кто приедет…
Рассредоточиться у самоходов вышло, затаиться – нет. Машина Теленкова просто не сдвинулась с места, делая вид, что ее все это не касается. Зимин уполз за ближайший куст и там пропал. Чегничка то и дело ерзал, говоря, что здесь он плохо замаскирован, а вон там будет гораздо лучше, а вон там еще лучше. Когда он проехал мимо комбата в пятый раз, тот крикнул, что у него сейчас голова закружится. Малешкин, у которого действительно начала кружиться голова, нашел удобный тупичок, загнал в него «зверобоя» задом, сказал наводчику поставить пушку на прямой, и если враг за каким-то чертом сунется – убивать, а сам сполз на пол, приткнулся в углу и закрыл глаза.
Посреди карты стоял одинокий «КВ» полковника Дея. Мимо него туда-сюда носились ошалевшие немцы.
Управление боем было безнадежно потеряно.
А сегодня вдруг не случилось боя.
Пока что.
* * *
– Ольха, Ольха, я – Сосна!
– Ну чего он мне сделает? – спросил Малешкин у серой темноты бронекорпуса. – Ну вот чего он мне сделает?..
– Да ничего, – отозвалась темнота голосом заряжающего Бянкина. – Но вообще… нехорошо так, лейтенант. Люди беспокоятся.
– Люди… Здесь людей нет, – сказал наводчик Домешек. – Я, например, не встречал.
– А мы?! – удивился Бянкин.
– Так то мы. Тебя хотя бы потрогать можно. А вот, например, комбат – это какая-то ерунда, данная нам в ощущениях. Бесплотный дух, бубнящий на радиоволне.
– Мы же его видели!
– Мало ли чего мы тут видели…
– Дурак ты, Мишка, – сказал Бянкин.
– Не отрицаю, – легко согласился Домешек. – Был бы умный, пил бы сейчас холодное пиво на Дерибасовской, а не загибался тут с вами.
– Будто от тебя зависело что.
– Тоже верно, – опять согласился Домешек. – С тех пор, как началась война, ничего уже от меня не зависело.
Подумал и добавил:
– А вот с тех пор, как меня убило… Хм… Кое-что зависит. Удивительный парадокс. Я вам сейчас по этому поводу расскажу один старый еврейский анекдот!..
– Ольха!!! Я – Сосна!!! – надрывался комбат.
«Еще немного, и у меня уши завянут», – решил Малешкин и нажал клавишу приема.
– Сосна, я – Ольха.
Несколько мгновений комбат просто тяжело дышал у него в наушниках, а затем подчеркнуто ласково осведомился:
– Что с вами, Сан Саныч? Опять воевать надоело?
– Жить надоело, – честно ответил Малешкин. – Не могу больше. Устал. Прием.
– Ты мне это брось, посмертный герой, – сказал Беззубцев. – Ух, напугал. Я уже хотел подъехать и тебя подтолкнуть немного, чтобы очнулся. Видишь кого-нибудь?.. Прием.
– Никого. Только наших. Прием.
– Вот и никто не видит. Короче, старший приказал стоять пока. Ясно? Прием.
– Да я и так стою! Хорошо стою. Они мимо пойдут, им больше некуда сунуться…
Малешкин выпалил это машинально, и тут вспомнил, что ему надоело воевать и надоело жить. Оборвал себя на полуслове и сухо закончил:
– Прием.
– Ну, они тоже не дураки, – сказал комбат. – Где узкое место, там и будут ждать засады. Поэтому ты не увлекайся. Если сможешь, выпусти одного-двух на меня, прибей следующего и уходи на запасную, пока не накрыли. Вдруг у них опять в тылу гаубицы. Положат тебе снаряд на крышу…
– Не хочу! – вырвалось у Малешкина. – Хватит!
– Что?.. Чего?
– Вас понял, – сквозь зубы процедил Малешкин и отключился.
– Не дури, Сан Саныч, – миролюбиво попросил комбат. – Стой и жди.
Малешкин выдернул фишку переговорного устройства из гнезда.
– Сам видишь, новая карта, – сказал комбат. – И противник как сквозь землю провалился. Не время сейчас дурить. Что угодно может случиться. Ты же сам этого больше всех хотел! Очень тебя прошу…
Малешкин сорвал с головы шлемофон и не глядя уронил его под ноги. Здесь это было можно. Пол в машине чистенький, и весь мир вокруг чистенький, и сам ты словно только из бани. Малешкин здесь набрался привычек, немыслимых в обычной самоходной жизни.
Люк над головой сам распахнулся и встал на стопор, едва Малешкин его толкнул. Саня высунулся наружу и посмотрел назад. Там все было как обычно: на корме машины сидел маленький солдатик-пехотинец в большой, не по росту, шинели и вел наблюдение за тылом.