В свои тридцать шесть лет она все еще была привлекательной женщиной, хотя ее черты, как и характер, с годами заострились, и уже можно было видеть, что в старости она превратится в копию своей грозной матери.
– Не тайно, – возразил он, – но с глазу на глаз. Поскольку вопрос деликатный, я решил, что лучше обсудить его без свидетелей.
– Не думаю, что мне есть что обсуждать с вами, при свидетелях или без них, – грубо проговорила она.
Не дождавшись приглашения, Симон все равно сел на стоящую у стены скамью. В ее глазах он увидел раздражение и неприязнь и вздохнул. Он понимал, что цели он своей не достигнет. Она выслушает его, но не услышит. Он достал письмо с королевской печатью.
– Король Вильгельм Руфус доверил мне заботу о графствах Нортгемптонском и Хантингдонском, – заявил он. – Все указания здесь.
Она оцепенела, как будто превратилась в камень, и, не отрываясь, смотрела на него.
– Я – графиня Нортгемптонская и Хантингдонская, – ледяным тоном произнесла она. – Он не может так поступить.
– Вы вдовствующая графиня, – поправил ее Симон, – а землями распоряжается король. Может отдать их кому захочет.
Лицо ее стало белее мела.
– Прошло десять лет со смерти моего мужа. Я разумно управляла этими землями. У него нет оснований для такого приказа. – Она почти вырвала у него пакет.
– Король хочет укрепить графства войсками.
– Ха! – воскликнула она. – Тогда почему он прислал калеку?
Слова были намеренно жестокими. Еще в детстве Симон научился не реагировать, поэтому не отвел взгляда.
– Это недостойно вас, миледи. Я полагал, вы выше подобных оскорблений.
Она покраснела, глаза блеснули.
– А разве справедливо приезжать и отбирать у меня земли, которыми я управляла в течение десяти лет? Разве это не оскорбление?
– Нет, миледи, – спокойно возразил Симон. – Никто не сомневается в ваших способностях или вашей справедливости. Но вы не можете вести людей в бой или принимать военные решения – для этого нужны подготовка и опыт.
– Вы тоже не можете, милорд, – отрезала она, окидывая презрительным взглядом его хрупкую фигуру.
– Тут вы ошибаетесь, графиня, – спокойно заметил он, потому что давно понял, что умение держать себя в руках – половина успеха. – Если бы я был хвастуном, я бы перечислил кампании, в которых принимал участие, и свои военные должности при нормандском королевском доме. Но на это уйдет слишком много времени. Наверное, я не могу управляться с топором так, как ваш муж, но у меня много других достоинств. Вы – богатая вдова, еще можете рожать, у вас юные дочери. Эти владения – лакомый кусок, и, прямо говоря, король желает закрепить их за человеком по своему выбору, а не за теми, кто станет наживаться за его счет, включая вашу мать, отчима и их сыночка. Мне очень жаль, но сколько бы вы ни возмущались, вы ничего не можете изменить…
– Люди никогда вас не примут! – выкрикнула она.
– Приняли же они вас, – заметил он, – несмотря на слухи, что вы попустительствовали казни вашего мужа.
Удар пришелся в больное место, Джудит отшатнулась.
– Нет! – Она попыталась взять себя в руки. – Я ездила к королю и на коленях просила разрешить перенести тело Уолтефа в Кроуленд.
– Из чувства вины, – мягко поправил Симон, – не скорби. Может быть, вы и не способствовали смерти вашего мужа, но вы и ничего не сделали, чтобы спасти ему жизнь. – Внезапно он почувствовал себя таким усталым, будто весь день провел на поле боя. Он с трудом встал и направился к двери. Каждый шаг причинял ему боль, но гордость не позволяла хромать.
У дверей на стуле сидела служанка Сибилла, приложив ухо к тяжелой дубовой двери.
– Я бы не отказался от кувшина вина, – вежливо обратился к ней Симон.
Сибилла присела в реверансе. На ее лице появилась улыбка.
– Вы изменились с той поры, когда я видела вас в последний раз.
Симон улыбнулся в ответ и почувствовал, как спадает напряжение. Его всегда удивляло, как у такой правильной и холодной Джудит может быть такая земная, озорная служанка.
– Не уверен, что к лучшему, – печально пробормотал он, – и я могу сказать то же самое о твоей госпоже.
– Она со всеми такая суровая. – Сибилла бросила взгляд на дверь, чтобы убедиться, что Джудит не может ее слышать. – И вдвое строже к самой себе. – Она взглянула на него. – Не думаю, что вы приехали сюда, чтобы смягчить эту суровость.
– Я здесь, – пояснил Симон, – по приказу короля, и надо быть совсем лишенным тщеславия, чтобы его проигнорировать. Я не смогу помочь вашей госпоже, если она не поможет сама себе.
– Сомневаюсь, чтобы она знала как, – вздохнула Сибилла. Глаза горели любопытством – она была слишком заинтригована.
– Так ты принесешь вино, или мне послать за ним кого-нибудь из своих людей? – спросил Симон более резко, чем хотел.
В глазах Сибиллы мелькнула неприязнь.
– Не надо, я принесу. Но не забывайте, что я драла вас за уши, когда вы таскали печенье со стола графини Аделаиды. – Она вышла, задрав нос. Симон, потирая лоб в том месте, где стала пульсировать боль, вернулся назад, в комнату Джудит.
Она стояла у оконного проема, глядя на лист пергамента в своей руке. Она явно прочитала послание – об этом говорили ее выражение лица и ледяной взгляд.
– Этому никогда не бывать, – произнесла она с едва сдерживаемой яростью.
– Я вижу, эти новости потрясли вас, миледи. – Симон старался не показать, как он устал. – Но я прошу вас смириться с неизбежным.
– Никогда! – со страстью произнесла Джудит. Симон знал, что все бесполезно, но все же заговорил, потому что обещал.
– Если вы пожелаете сохранить свое положение, это возможно, если вы согласитесь стать моей женой.
Слова разрезали воздух, как раскаленные прутья, и Симон почувствовал их жар на своем лице. Руфус передавал ему графство на определенных условиях. Пусть женщины будут в безопасности и ни в чем не нуждаются. Дай Джудит возможность снова выйти замуж, пока есть еще соки в ее теле, пока она еще может рожать.
– Согласиться стать вашей женой?.. – повторила она и оглядела его с ног до головы так, будто перед ней было какое-то мерзкое насекомое, только что выползшее из-под камня. – Если вы не шутите, тогда вы помешались.
– Я не шучу, и я не помешался. – Симон был спокойным. – Брак со мной укрепит ваш статус и повысит мой. У вас еще могут быть дети. Я выполню воинские обязательства, возложенные на меня Руфусом. Брак будет выгоден для нас обоих, если вы забудете про свою гордость и будете кежливы.
– Я не могу испытывать к вам ничего, кроме презрения, – заявила Джудит. На ее лице было написано такое отвращение, что Симона передернуло. Он не привык к таким женским взглядам.