– Вы считаете меня ниже вас? – спросил он. – Вы считаете, что я – подпорченный товар и мой ранг не достоин уважения?
Губы Джудит искривились.
– Когда мой первый муж меня предал, я поклялась, что никогда больше не выйду замуж. Я испытывала вожделение к Уолтефу Сивардссону, и это не принесло мне ничего, кроме горя. Ни один мужчина этого не стоит. Я отдала свою веру Богу.
– Значит, вы отказываетесь?
Ее губы сжались в тонкую полоску.
– Я бросаю свой отказ вам в лицо.
В комнату вошла Сибилла с вином и двумя чашами.
– Вот и мы, – весело сказала она.
– Сэр Симон уходит, – заявила Джудит, не глядя на служанку.
Симон прищурился. Подошел к Сибилле, взял кувшин и налил вина в одну из чаш.
– Я уйду, когда пожелаю, – объявил он, – и пойду я не дальше зала. Вы сами за себя решаете, миледи, а за меня решает король. Разумеется, вы можете остаться в этой комнате, я найду себе другую, но с этого момента вам должно быть ясно, кто здесь хозяин.
Джудит смотрела на него так, что он понял: если бы взглядом можно было убить, он был бы мертв. Он не отвел глаз, сохранив на лице спокойное выражение, но сердце тяжело билось в его груди. Все еще глядя на нее, он медленно поднял чашу к губам и выпил вино.
Джудит не сдавалась, но он видел, что она начинает дрожать, хотя, возможно, от злости. Он допил вино, поставил чашу на сундук и направился к двери.
– Подумайте о моих словах, миледи, – напомнил он. – Трудно поступиться гордостью, но еще труднее жить с нею.
– Вы знаете мой ответ, – сухо произнесла Джудит. – Я лучше буду ходить в лохмотьях, чем отдамся вам.
– Будем надеяться, что до этого не дойдет, – усмехнулся Симон и вышел.
У нее была железная воля. Он почти ждал, что услышит звук разбиваемой о дверь чаши или что вслед полетит подсвечник, но за спиной была тишина.
Он прислонился к стене и закрыл глаза. Он с удовольствием бы опустился на пол, но не рискнул – вдруг Джудит появится из своей комнаты и увидит его. Он знал, что сейчас он не в состоянии выйти в зал к людям, он должен сначала прийти в себя.
Лицо овевал легкий ветерок. Он открыл глаза и посмотрел в узкую бойницу. Отсюда он видел внутренний двор, зелень и пестрые краски ухоженного сада. Он выпрямился и неуверенными шагами направился туда.
Матильда начала волноваться. Мать все не показывалась, а она уже не знала, о чем еще поговорить с гостями. В кувшины налили свежего вина, от печенья остались только крошки. Симона де Санли тоже не было, и рыцари, сидящие за столом, начали беспокоиться.
Что ей делать? Ничего подобного с ней еще не случалось. Она даже не имела представления, зачем Симон де Санли сюда приехал.
Она повернулась к Обри де Мару.
– Если вы останетесь здесь на неделю, тогда мне следует побеспокоиться о том, где вы будете спать. Я пойду и займусь этим делом.
– Разумеется, миледи, – развел руками рыцарь. На его лице было забавное сочетание облегчения и тревоги. Она догадывалась, что он рад был закончить вежливый разговор, но одновременно его озадачивало отсутствие милорда.
Когда она поднялась, сестра встала со скамейки, где до сих пор сидела, напуганная необходимостью снова развлекать гостей.
– Где мама? – прошипела она, схватив Матильду за руку. – Что она делает?
Матильда пожала плечами.
– Скорее всего у себя, беседует с Симоном де Санли о тех делах, которые привели его сюда.
– А какие это дела, как ты думаешь?
– Не знаю, но, наверное, важные. Похоже, де Санли один из приближенных короля. Кстати, если эти люди проведут здесь несколько ночей, нужно будет позаботиться об их ночлеге. Мне нужен ключ от сундука с постельным бельем, который висит на поясе у мамы.
– Она рассердится, если ты ее побеспокоишь, – предупредила сестра.
Матильда пожала плечами.
– Она постоянно сердится, не по одному поводу, так по другому. Какая разница?
В этот момент они как раз проходили мимо бойницы, и Матильда резко остановилась. В ее саду находился незнакомец, сидел на скамье под ее яблоней. Даже на расстоянии можно было разглядеть, что он в доспехах и при мече. Скорее всего, это Симон де Санли. Он уже не с ее матерью, но по какой-то причине предпочел одиночество в саду компании в зале.
Матильда легонько подтолкнула сестру к комнате матери.
– Пойди к маме и спроси насчет постельного белья, – велела она. – Я скоро приду.
Джудит забеспокоилась.
– Почему? Куда ты идешь?
– Хочу поговорить с Симоном де Санли, – ответила Матильда и повернула к ступенькам, ведущим во двор.
У ворот сада Матильда заколебалась. Ей не хотелось попасть в дурацкое положение. Что она скажет человеку, сидящему в тени ее яблони?
Однако двойная мера упрямства и храбрости, унаследованная от обоих родителей, толкнула ее вперед. Она решительно открыла калитку.
Она шла быстро, но тихо. Ей хотелось понаблюдать за ним, пока он ее не заметил.
Симон де Санли продолжал сидеть под яблоней все в той же позе: руки сложены на груди, ноги вытянуты вперед, загораживая тропу. Матильда заметила, что его дорогая одежда все еще в дорожной пыли. Значит, что бы ни произошло между ним и матерью, она не сочла нужным предложить ему освежиться.
Глаза его были закрыты. Матильда не знала, спит он или просто отдыхает, но она воспользовалась возможностью изучить его тонкое, умное лицо. Подбородок зарос темной щетиной, русые волосы сильно выгорели на макушке. По-видимому, летние месяцы он провел на свежем воздухе. Он не напоминал нормандского грабителя вроде шерифа и его людей. Судя по всему, и не отличался физической мощью. Наверняка придворный, подумала она. Но он был одет не как придворный.
Только изучив его внимательно, она заметила, что он сидит на плаще, и запоздало поняла, что перед ее глазами. Блеск белого меха на фоне синей шерсти ослепил Матильду, ее глаза наполнились слезами. Сквозь их пелену она вспомнила, как отец закутывал ее в этот плащ, вспомнила, какой любовью он ее окружал. Это было одно из ее немногих воспоминаний об отце, но очень яркое.
Наверное, она издала какой-то звук, потому что де Санли зашевелился и открыл глаза. Он машинально потянулся к мечу, но потом расслабился, увидев, что никакая опасность ему не угрожает.
Он встал, и сквозь слезы она заметила на его лице гримасу боли, которая тут же исчезла.
– Миледи, вы застали меня врасплох. – Голос его оказался куда мужественней и более уверенный, чем она ожидала, глядя на его хрупкую фигуру. Одна рука Симона лежала на эфесе меча. Разумеется, он не собирался использовать меч против нее, но то, что он не убрал руку, ясно показывало, какой прием оказала ему мать. Она также заметила, что он опирается больше на одну ногу.