Однако теперь наши новоселы стали не на шутку тревожиться: ведь города вокруг них были сильно заражены, и им стало боязно выходить за нужными вещами, а это очень стесняло: у них не осталось почти ничего помимо того, чем снабжал их сердобольный джентльмен. Но, к счастью, случилось так, что другие окрестные помещики, которые ничего не посылали им раньше, теперь, прослышав о них, стали помогать: один прислал свинью, откормленную на убой, другой — двух овец, а третий — теленка. Короче, мяса им хватало, а иногда у них бывали сыр, молоко и прочее. Хуже всего было с хлебом, потому что, хотя джентльмен и прислал им пшеницу, им негде было молоть ее и печь из нее хлеб. Так что два первых бушеля им пришлось съесть, подобно древним израильтянам, в слегка поджаренных зернах, а не измолоть и выпечь хлебы. [240]
Наконец они нашли способ отнести зерно на ветряную мельницу около Вудфорда, там его смололи, а потом пекарь Джон так хорошо и сильно протопил очаг, что стало возможно выпекать в нем вполне приличные лепешки; и вот они стали жить без какой-либо помощи из городов, и правильно сделали, так как вскорости вся округа была заражена, и поговаривали, что около ста двадцати человек уже умерли в близлежащих деревнях.
Они снова собрались на совет, однако теперь уже горожане не боялись, что они расположатся неподалеку от них; наоборот, кое-кто из самых бедных покинули дома и построили в лесу хижины, подобно нашим путешественникам. Однако было замечено, что болезнь уже проникла в некоторые из этих хижин или палаток. Причиной тому, очевидно, было вовсе не то, что они расположились под открытым небом, а скорее, что они вовремя не расположились там, то есть прежде чем, свободно общаясь с соседями, заразились от них; теперь же они повсюду тащили за собой заразу. А кроме того, они были недостаточно осторожны уже после того, как благополучно перебрались в лес — заходили в город и общались с зараженными людьми.
Но как бы там ни было, когда наши путешественники поняли, что чума добралась не только до городов, но и до палаток и хижин в лесу, неподалеку от них, они стали не просто бояться, но и подумывать о переезде, так как оставаться здесь стало опасно для жизни.
Неудивительно, что они с величайшим огорчением думали о необходимости покинуть место, где их так хорошо приняли, где отнеслись к ним с таким состраданием и благожелательством. Но опасение и страх за собственные жизни, которые им пока удалось сохранить, пересилили, и им не оставалось другого выхода. Джон, однако, и тут придумал, что делать в их новом несчастье: решил рассказать джентльмену, их главному благодетелю, о бедственном их положении и просить его совета и помощи.
Добрый джентльмен поддержал их намерение покинуть это место, так как опасался, что у них позднее может не остаться пути к отступлению, настолько заражена будет вся округа; но вот куда им направиться, — этого он и сам не знал. Наконец Джон спросил, может ли он, будучи мировым судьей, дать им удостоверение о состоянии здоровья, чтобы они могли предъявлять его другим должностным лицам, с которыми им придется столкнуться; джентльмен сказал, что, какова бы ни была их дальнейшая судьба, в настоящее время нет оснований отказывать им в этой просьбе, так как они давным-давно покинули Лондон. Его благородие обещал это исполнить, и действительно дал им удостоверение о здоровье, с которым они могли идти куда пожелают.
В этом весьма подробном удостоверении о состоянии здоровья было сказано, что они жили в такой-то деревне графства Эссекс, что в течение более сорока дней были отрезаны от всякого общения с внешним миром, после чего были тщательно осмотрены и обследованы и не обнаружили никаких признаков болезни; на этом основании они признаны безусловно здоровыми и могут пребывать, где им будет угодно, так как они покинули место своего последнего пребывания из страха заразиться чумой, которая уже приближалась к этому месту, а не потому, что заметили признаки заразы у себя или своих знакомых.
С этим удостоверением они и двинулись в путь, хотя и с большой неохотой; и так как Джон не собирался уходить особенно далеко от дома, они направились к болотам по ту сторону Уолтэма. Но тут им повстречался человек, который смотрел за плотиной на реке, поднимая воду для барж, которые сновали по ней взад-вперед; он напугал их жуткими рассказами о болезни, распространившейся во всех городах вдоль реки и неподалеку от нее со стороны Миддлсекса и Хардфордшира, [241] а именно: в Уолтэме, Уолтэм-Кроссе, [242] Энфилде, [243] Уэре, да и во всех остальных городах на пути, так что они побоялись идти в том направлении (хотя, похоже, человек этот их надул и в действительности все обстояло иначе).
Однако в тот момент все это их напугало, и они решили двигаться через лес к Ромфорду и Брентвуду. Но им стало известно, что туда бежало множество жителей Лондона, которые расположились неподалеку от Ромфорда в лесу под названием Хэнот-Форест; эти люди, лишенные средств к существованию и крова над головой, не только терпели страшные лишения в лесах и полях ввиду полного отсутствия помощи, но и, доведенные до отчаяния этими бедствиями, стали разбойничать — грабить и воровать, убивать скот и тому подобное; другие же, смастерив себе хижины и шалаши вдоль дороги, просили милостыню, причем не столько даже просили, сколько вымогали ее; так что в округе все пребывали в сильном неудовольствии и кое-кого даже вынуждены были арестовать.
Это сразу же подсказало нашим путешественникам, что едва ли следует рассчитывать там на ту доброту и милосердие, какие они нашли здесь; кроме того, их будут расспрашивать, откуда они пришли, и они рискуют стать жертвами нападения таких же беженцев, какими сами являются.
Приняв во внимание все эти соображения, Джон, их капитан, отправился к доброму джентльмену, их другу и благодетелю, который и раньше неизменно помогал им; правдиво рассказав ему об их положении, Джон смиренно просил совета, и тот посоветовал им вновь занять старое жилище или перебраться немного подальше от дороги, в глубь леса и указал подходящее место; а так как им нужен был настоящий дом, а не хижина, чтобы укрываться от холодов в это время года — уже приближался Михайлов день, — они нашли старый заброшенный дом, прежде чей-то коттедж, теперь же совершенно обветшавший и едва ли пригодный для жилья; и фермер, на чьей территории дом находился, разрешил им использовать его, как они пожелают.