Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые…
Папалексиев не помнил, но утвердительно кивнул, Авдотья же продолжала:
— И вот такие роковые минуты порождают целый рой всевозможных колдунов, медиумов — в общем, шарлатанов и авантюристов всех мастей. Современники моей прапрапрабабки не сомневались в том, что она принадлежит к этому племени. Вокруг ее имени ходили неимоверные слухи и предположения, в обществе из уст в уста передавались невероятные истории о ее похождениях. Еще бы! Ведь та Авдотья была истинной лицедейкой, артистической натурой, склонной самовыражаться везде и всюду, везде и всюду играть, а это значит, что она постоянно проникала в область тайного знания, где потусторонние силы охотятся за душами людей. Но ты, кажется, не веришь тому, что я рассказываю?
Папалексиев сказки любил, но действительно не верил им с детства. Авдотью он слушал с удовольствием, хотя с губ его не сходила скептическая улыбка, и это несколько озадачило рассказчицу.
— Скептик ты, Тиллим, но это вполне излечимо. Я сейчас прочитаю тебе кое-что из бабкиного дневника, и ты поймешь, что на свете есть вещи, которые бесполезно постигать голым рассудком. Слушай же! — Авдотья открыла заветный альбом и, перелистывая пожелтевшие страницы, стала вкрадчиво зачитывать целые выдержки.
ИЗ ДНЕВНИКА АВДОТЬИ ТРОЕПОЛОВОЙ
23 июня 1770 г. от Р. Х.
Сегодня отошла ко Господу милая бабушка. Неделю страдалица не вставала с постели, а нынче преставилась. Лекарь наш, немец Краузе, свидетельствовал смерть от мозговой горячки. Умерла бабушка в день Евдокии Блаженной, имя которой было дано ей при Святом Крещении, — сей мир так покидают люди праведной жизни. За три дни до смерти имела она ко мне разговор tête-à-tête. Ночь накануне сидела я у ее постели, исполняя все просьбы умирающей, а под утро, почувствовав себя лучше, она поведала мне страшную тайну веков. Так волновалась, болезная, что всех слов ее я не могла разобрать, однако же главный смысл их стал мне ведом. Бабушка завещала мне древний щит, принадлежавший еще нашей прародительнице — воинственной жене-амазонке, жившей в давние времена в степях Скифии. Щит сей сплетен из упругих ивовых прутьев и обтянут дубленой кожей боевого коня, и хотя носит на себе следы многих славных баталий, украшен рубцами от ударов мечей и пробоинами от вражьих стрел, но все еще пригоден в Марсовом деле.
Да простит меня Господь, тут я прервала бабушкину речь, ибо никак не могла взять в толк, почему мне, девице, надлежит стать наследницей сего боевого орудия. Бабушка грозно взглянула на меня из-под кружевных оборок чепца и наставительно продолжала, говоря:
— Молчи, государыня моя, да изволь слушать бабку! Я хоть и стара, да не глупа, как ты мыслишь, и тебя еще кое-чему могу научить. Не просто щит вручаю я тебе, внучка, а залог таинственной силы, охраняющей от козней всякого врага и супостата, стерегущей не только чресла воителя, но и честь девичью. Та, в чьих руках щит, имеет великую власть над душою и телом соперника, особливо же в амурных делах потребен предмет сей. Всяк муж, вступивший на щит, как на ложе страстное, навеки раб твой будет. И не сомневайся: тыщи лет уж минули, и все это время он давал твоим бабкам власть над мужеским полом. Прими и ты бесценное наследство сие, владей им, но смотри не рассказывай никому о том, что я сейчас тебе поведала, да не слишком часто прибегай к его помощи — ты ведь и так у меня девка лицом и станом ладная, любому кавалеру на загляденье. А то вить через такое деликатное орудие можно и беды нажить. Запомни же хорошенько, государыня моя, наставленья старухи, а придет день, и сама передашь внучке сию диковину в сохранности.
С этими словами она приподнялась, поцеловала меня в лоб, и тут же сознание оставило ее. Только за несколько минут до смерти милостивый Господь вернул ей чувства, дабы способить принятия Святых Тайн да попрощаться с домашними. Так и оставила она грешную земную юдоль, а я все лию слезы, и никто меня не утешит: когда-то встречусь с милой бабушкой уже в ином мире? Да и ума не приложу, как быть с таким странным наследством и что оно мне сулит? Пресвятая Богородица, спаси и оборони от греха!
P.S. А все же меня так и нудит, так и подмывает испытать силу бабушкиного подарка!
13 октября 1773 г. от Р. Х.
Водоворот житейских забот и приятных утех так порой закружит человека, что и на досуге насилу найдешь драгоценную минуту оглядеться по сторонам, навести порядок в душе и открыть заветный альбом. Сама не верю: вот уж три года, как не заглядывала я в сию книжицу!
Пути Господни неисповедимы, и видно, так уж было Ему угодно, — я посвятила жизнь свою искусству Мельпомены. Что-то бы сказала покойная бабушка, увидев меня актеркой на театре? Конечно, сочла бы сие фиглярством, постыдным для благородной девицы, однако же я такова, что всегда чувства повелевают мной: как пожелаю, так и решу. На сцену, туда, где много света, цветов, галантных мужчин, готовых пить шампанское из дамской туфельки, где всегда праздник и рукоплескания, «брависсимо», где можно играть кого угодно, не рискуя быть обвиненной в обмане добропорядочных господ! «Что может быть прекраснее?» — подумала я, пришла на театр и нисколько о том не жалею. Сегодня играешь Анюту, завтра Коломбину, и всякая новая роль присовокупляет еще одну черту к твоей натуре, дарит тебе новую пленительную маску. А потом… Боже, какое удовольствие потом менять эти маски, эти очаровательные личины в карнавале жизни, пленяя глупое сердце очередного светского павлина. Как смехотворны мужчины, уверенные в своей власти над женщиной и не подозревающие, что сами попались в ее силки! Благодарю Бога и бабку за бесценное наследство: древний щит действительно обладает необыкновенными свойствами. Он стал любовным ложем, и еще ни один из тех, кого я на нем принимала, не ускользнул из моих цепких объятий; всякий становился преданным слугой, готовым исполнить любую прихоть госпожи. Да ко всему еще не так давно открылась мне великая тайна: лицедей, множество раз повторяя роль свою и проявляя при том истинное благоговение и чувства искренние, способен придать роли силу молитвы. Сие и суть священнодействия: актер, представляя пиесу, испускает такие флюиды, что присутствующие в зале, очарованные медиумом, целиком оказываются в его воле! Таким способом можно приобрести великую власть над душами.
Теперь каждую свободную минуту, на репетиции либо при утреннем пробуждении, в будуаре или в шумной гостиной, я то и знай повторяю роли свои с величайшим наслаждением. Признаться, все существо мое при сем приходит в приятнейшее возбуждение: спина моя покрывается испариной, взгляд становится яснее и способен тогда видеть больше обычного, а ум и чувства так повелевают языком моим, что слова, слетающие с него, приобретают необычайную силу обаяния и могут убедить кого угодно в чем угодно. Я и сама еще не верю, что столь многое дано мне, но коли так, то и нужно пользоваться чудесным даром, пока молода.
20 апреля 1778 г. от Р. Х.
Вот уже несколько лет меня мучает пренеприятнейшая догадка: чудится, будто я стала рабой собственного актерского дара. Кажется, лицедейство не довело меня до добра. Некогда писала я о великой тайне, какая открылась мне при игре на сцене. Всюду я чаяла очаровывать людей силой, воплощенной в словах моих героинь, не было случая, когда бы это не помогло мне заполучить чье-то расположение, но потом стала я замечать: сия таинственная сила сама повелевает мной, пренебрегая моими желаниями и намерениями, бесцеремонно врывается в жизнь мою не токмо на сцене, но и во сне, и за приятной беседой. Я вдруг поняла, что роли вошли в мое существо и мне с ними ни на миг не расстаться. Вот в чем, оказывается, прикровенная опасность ремесла актерского! Вот почему так предосудительно взирают на комедиантов в обществе!