К счастью, как раз в этот момент подали горячее: свинину-бешамель, фазана, политого мудреным ароматным соусом, и снова вина, теперь уже крепленые — портвейн, мадеру, херес, кагор коллекционных сортов.
Изысканные блюда тут же вызвали самый живой интерес большинства присутствующих. Похоже, никому теперь и дела не было до такого невинного конфуза, как легкое опьянение Ксении Светозаровой, — она и сама вскоре о нем забыла.
Русские гости, не изменяя своей привычке, все еще продолжали «ударять» по водке, тонкие ценители смаковали знаменитые коньяки, сравнивая их с шустовскими [77] . Ксения прислушивалась к разговорам. Избранные говорили об искусстве, спорили о фовистах, Пикассо, о «лучизме» Ларионова и Гончаровой — новейшем явлении в живописи, о Дебюсси, Равеле. Кто-то, отстаивая академический канон, превозносил Энгра, кто-то ниспровергал старое и кричал, что будущее за футуризмом Маринетти, экспериментаторством Аполлинера. Среди приглашенных наверняка были знаменитости, но молодая балерина не знала в лицо никого из тех, кто был вокруг, хотя любила новую французскую поэзию, восхищалась Малларме и нежнейшим Верленом (потом ее представили самому Равелю, который даже поцеловал ей руку и заметил, что Белое и Черное в природе неразделимы, a «mademoiselle» удалось проиллюстрировать этот мистико-философский постулат посредством восхитительной пластики). Большинство присутствовавших все же были заняты непосредственно ужином, разговорами об изменчивой парижской погоде («Будто в Петербурге она отличается постоянством», — подумалось Ксении) и светскими сплетнями. По мере того как горячительное на столах убывало, языки приглашенных все более развязывались.
Заговорили о военной мощи Антанты, кто-то «по секрету» сообщил, что господин Пуанкаре в скором будущем собирается с визитом к своему Августейшему союзнику и другу Императору Nicolai Alexandrovitch, затем и вовсе увлеклись обсуждением женских достоинств… Ксении стало бы, вероятно, совсем скучно, если бы наконец не подали десерт, которым увлеклась и она. Сладкое было одной из немногих ее слабостей. Кажется, сам глава Французской Академии искусств провозгласил тост за взаимообогащение двух великих культур и за блестящий русский балет — оглушительный залп пробок, брызжущая пена шампанского напоминали гостям строки из «Онегина* о «вине кометы». Ксения с музыкальным звоном коснулась своим фужером бокала стоявшей рядом дамы, пригубила искрометное вино и только тут заметила, что важная француженка жаждет знакомства. Это была madame в возрасте бальзаковской героини, поражавшая блеском дорогих украшений, свисавших с нее, как гирлянды с рождественской елки. Уж на что Ксения была далека от страсти к драгоценностям, часто скрывающим истинную сущность их обладательниц, и то не могла оторвать взгляда от колье, усыпанного сверкающими в свете канделябров бриллиантами, с одним крупным солитером [78] , равно как и от уникальных серег незнакомки. Дама поймала на себе взгляд юной звезды и, покровительственно улыбаясь, уверенно приблизилась к той:
— Вижу, вам тоже нравится? Я так и знала, хотите точно такой же гарнитур или даже еще импозантнее?
Ксения тотчас смутилась и покраснела, было неловко за то, что она так пристально рассматривала чужие украшения и мадам поймала ее взгляд. Одновременно балерина удивилась манере дамы знакомиться. До сих пор она была убеждена, что во французском свете все предельно галантны и подчеркнуто деликатны в обращении, поэтому особа, которая, даже не удосужившись представиться, ни с того ни с сего стала предлагать ей драгоценности, показалась Ксении даже вульгарной: «Вот вам и „Fêtes galantes“» [79] .
Дама увидела, как зарделась русская девушка, и, видимо, решив, что та не поняла сказанного, недовольно обратилась к переводчику. Тот засуетился, залепетал на посредственном, казенном русском. Заволновались и два стройных красавца-телохранителя в строгих одинаковых костюмах, стоявшие по бокам внушительной фигуры своей госпожи.
— Я поняла вас, madame, — произнесла балерина на классическом языке Расина, — у нас в гимназиях преподают француженки, и, вы знаете, неплохо преподают. Простите, но я хотела бы знать, с кем имею честь разговаривать, ведь мы не знакомы, madame, не правда ли?
«Особа» изменилась в лице. Переводчик снова залебезил перед Ксенией. Теперь он уже говорил по-французски, которым владел значительно лучше:
— Pardon!!! Мы думали, что вы знаете о madame Зюскинд. Она, правда, гражданка Соединенных Штатов, но не так давно приобрела здесь ювелирную фирму Пелье. (Это была знаменитая династия французских ювелиров, чьи раритеты ценились по обе стороны океана.)
— Конечно, я слышала фамилию Пелье, но не предполагала…
— Не стоит волноваться. Мы оставили прежнее название как залог безупречной репутации и лучшую рекламу на будущее. Madame хотела бы предложить вам одно дело…
— Вы, кажется, ошиблись, я не занимаюсь коммерцией.
Тут американка заговорила сама, вставляя во французскую речь английские словечки, да так, словно вбивала гвозди в шкатулку ручной работы:
— Это вы меня не так поняли: я не предлагаю торговый business. Про вас сейчас много говорят, ваше имя здесь у всех на устах, я слышала, своим успехом вы обязаны невероятной трудоспособности, почти одержимости, и упорству. Я была на сегодняшнем спектакле — вы very precisely [80] , прямо математически просчитываете движения, до мелочей выверяете позы, избегаете импровизаций. Я искренне вами восхищаюсь. Представляете: в Америке ничего похожего пока нет! Мои помощники далее пробовали сделать фотографии во время спектакля, и все оказались засвечены. Милочка, вы просто светитесь, — американка рассмеялась, довольная последней фразой.
— Вам. конечно, будет любопытно взглянуть на одну замечательную вещь, — миссис обратилась к своему чернокожему спутнику, казавшемуся немым, и он встал против балерины, демонстративно раскрыв роскошный большого размера бювар красной кожи. В нем лежало изображение невиданного украшения: целая россыпь сверкающих сердечек из различных драгоценных камней с большим до неприличия алмазом, ограненным также в форме сердца (последняя деталь покоробила Ксению еще и потому, что ей тут же вспомнилось обнаженное Сердце Иисуса из парижского собора Sacre Coeur [81] . В первый день приезда всей труппе показывали этот собор как одну из новых парижских достопримечательностей, экскурсия была официальной. Гид объяснил смущенным русским актерам, что культ Сердца Спасителя распространен в Европе со Средних веков).
— На этом фото вы видите мою гордость. Это настоящий шедевр ювелирного искусства — работа лучших европейских мастеров. Он был специально заказан к юбилею нашей фирмы, и, уверяю вас, второго такого нет ни в одной коллекции, ни один королевский дом не обладает подобным раритетом. Только посмотрите, какая смелая, оригинальная форма колье, какие крупные камни чистейшей воды! А огранка какова — даже на снимке заметна игра света — it’s splendid! [82] Не побоюсь сказать, сам царь Соломон не мог мечтать о таком сокровище! Так вот, милочка, я хочу вам сделать предложение: вы нам сделаете рекламу, но какую — super-рекламу, которая станет визитной карточкой нашей фирмы. Вы согласитесь на фотографическую съемку в этих diamond’s [83] — с бокалом хорошего вина, выйдете в них на сцену после очередного балетного show в лебедином обличье и обеспечите себе happiness [84] на всю оставшуюся жизнь. С вашего принципиального согласия, разумеется, мы потом снимем целую рекламную фильму. Super-успех проката гарантирован! Мы обязуемся регулярно выплачивать вам кругленькую сумму в долларах US или золотых рублях, как пожелаете. Открою одну приятную тайну: фирма хотела бы преподнести вам в дар само колье в знак невинного, но, повторяю, очень выгодного business и преклонения перед вашим талантом.