— А меня Капитолиной зовут!
Почтенный иерей был возмущен не столько даже глубоким вырезом платья, сколько тем, что на бойкой девице и креста не было — совсем никакого, хотя бы самого маленького.
— Негоже, раба Божия Капитолина, креста не носить, да еще к исповеди в таком виде! Устыдись и купи немедля у свечницы!
Отец Феогност на миг вообразил, что и у других прихожанок, не дай Бог, та же история, и тогда строго, так, чтобы услышали все, произнес:
— Если у кого-то еще нет нательного креста, идите и купите. Вот время настало — совсем разумение потеряли!
Одна женщина, постарше других, устыдившись, поспешила к прилавку, остальные же заулыбались, послышалось даже хихиканье. Священник почувствовал, что ему сейчас станет худо: «Укрепи, Господи! Не введи во искушение, но избави мя от лукавого!»
Нехотя отходя в сторону, обидевшаяся Капитолина погрозила батюшке холеным пальчиком:
— Хитрый какой! Я в прошлый раз все поняла, когда вы, батюшка, шоколадку мне подарили — синенькая в ней неспроста оказалась! А теперь строгость на себя напускаете. Ну и не надо, еще пожалеете!
Опешившему от подобной наглости, отцу Феогносту больших усилий стоило припомнить, что на Светлой седмице он действительно раздавал шоколад и прочие сласти, пожертвованные для общей пасхальной трапезы щедрыми прихожанами, вероятно, чей-то дар был с деньгами. Особенно задумываться, впрочем, не было времени: за первой грешницей уже спешила вторая. Оказалось, что и эту зовут Капитолина. «Ну что же, — успокоил себя батюшка. — Так и должно быть: завтра у них ведь День Ангела, вот и решили причаститься. Значит, еще тянутся к Богу — радоваться надо!» И он искренне готов был порадоваться за всех прихожанок, вспомнивших, в чем смысл именин для христианина. Эта девушка была в длинном, подобающем святому месту платье, но зато без головного убора, а распущенные волосы спадали на плечи, на спину.
— Ох, матушка, и ты огорчаешь дерзостью своей, — сокрушенно покачал головой пастырь. — Простоволосая — срам женский всем напоказ! А ведь сказано, что добрая жена должна ходить с покрытой головой. Что же ты, платка повязать не могла или там шляпку какую надеть? Ведь знаешь, как надо, а своевольничаешь!
Девица тут же отреагировала, задрав на голову подол, так что открылись на всеобщее обозрение ноги в кружевных розовых панталончиках, в ажурных чулках, и, пока священник вынужденно наблюдал это с раскрытым ртом, спросила:
— Так подойдет? Видите — ноги какие стройные, и вообще я хорошенькая. Сейчас на колени встану, сами убедитесь, что у меня и прочие формы аппетитные — все мужчины отмечают. Посмотрите — все при мне, и размеры впечатляют — не правда ли, волнующе?
У отца Феогноста даже язык отнялся, зато искусительница болтала без умолку:
— Что мне скрывать перед алтарем? Я почти девочкой попробовала, еще лет пятнадцати. Рано? Нет, я была развита не по годам, и потом — запретный плод сладок. Но тогда я была разочарована: ожидала чего-то необыкновенного. Оказалось, что стать женщиной — как выпить первую в жизни рюмку водки — и приятно, и горько, а в общем — банальность! Предвкушение не стоило самого приключения. Но все-таки я вошла во вкус, и скоро. Второй раз это случилось на Киево-Печерском подворье, и уже занятнее, ощущения острее. Потом в третий — совсем было уже другое дело, страстно, волнующе — до сих пор все помню в деталях! Может быть, он-то и был мой роковой любовник, не понимаю, как такой оказался в монастыре? В следующий раз подобной страсти я, конечно, не испытала, однако довольно пикантный был эпизод. Главное, меня захватил ни с чем не сравнимый азарт, со временем накопился отличный опыт. В деле любви я стала искушена, узнала всякие французские штучки, стала разборчивой. При этом сама удивляюсь — все продолжала искать и до сих пор не могла найти свой идеал. Только ради этого и живу — горжусь, что имею цель в жизни, я обязательно ее достигну. А знаете, батюшка, о чем жалею? Не догадаетесь — что не могу уйти в мужской монастырь! И долой стыд — глупый, замшелый предрассудок! Нужно купаться в любви… но не с кем попало. Вчера вот я гадала на ваш храм, и карты таро все время ложились так, что если приду сегодня на исповедь, то встречу наконец самого главного мужчину в своей жизни! Карты не врут, понимаете? И эта наша встреча не случайна — это воля могущественных сил, которой невозможно воспротивиться… Ну что, старый затейник, любишь сладкое? Тебе ведь хочется самочку, которая уже готова на все и не станет сопротивляться? Ты лучший, я знаю, ты настоящий сатир, ты мой!
Отец Феогност простер руки к образу, призывая небеса в свидетели святотатству.
— Молчи, замолчи же, одержимая! Да падет печать на блудливые уста!!! Да утихнет неистовство души твоей!
— Что ты так волнуешься, старичок? — Девица оскалилась в хищной улыбке. — Заразиться боишься? Напрасно — я же не уличная. И ласковая…
Батюшка крепко, насколько позволяли силы, взял Капитолину за локоть, подвел к алтарю.
— Бо-о-о-льно! — завопила та, но он, не обращая внимания на вопль, велел ей положить сорок земных поклонов с чтением молитвы Господней и только после этого отпустил руку, пояснив: — «Отче наш» сорок раз наизусть!
Заблудшая овца в исступлении продолжала верещать:
— И не подумаю! У меня просветление, а ты отказываешься. Почуял настоящую женщину и боишься теперь опозориться? А может, ты обыкновенный рукоблуд или тебя мужчины интересуют?
Пришлось в конце концов отвести одержимую прихожанку в притвор, где она не переставала бормотать о посетившем ее озарении вечной любви к отцу протоиерею. Священник вернулся к аналою, где его уже поджидала следующая юница, хоть и в шляпке, зато во всем остальном весьма вызывающего вида: грубый, вульгарный макияж, открытые плечи, бюст, буквально выскакивающий из лифа, и коротенькая юбчонка, чуть больше фигового листика у греческих статуй. Подобного чучела, воплощения блуда, отец Феогност до сих пор не видал и даже не мог вообразить.
— И ты тоже Капитолина?
— Ага! — охотно подтвердила рыжая деваха и сверкнула зелеными, как болотная тина, глазами.
— Как это ты, чадо «невинное», чудо-юдо, умудрилась чуть не голышом пройти по улице, да еще в святой храм беспрепятственно попасть? Кто пустил, ответствуй!
— Зачем мне было идти — мне это незачем. Я, батюшка, по воздуху летела, а сюда через окошко! Вот так-то!
Бедняга-протоиерей, словно кто-то подсказал, посмотрел вверх и отчетливо увидел распахнутое окно под самым куполом. Сердце зашлось: «Да кто же это умудрился — на такой высоте? Кому понадобилось?!»
— Думаете, батюшка, я на исповеди лгу? Не верится? Хи-хи-хи!
— Отойди прочь, бесовка! — прохрипел отец Феогност, выведенный в кои-то веки из себя.
— И не подумаю! Ждать этого вечера, как никогда, и уйти ни с чем? Нет уж: меня сейчас такая нежность переполняет, не отпущу тебя, никому не уступлю, ты просто душка! Зря только гонишь — лучше попробуй, какая я жаркая. Позабавишься — не пожалеешь, потешим грешную плоть, — она подмигнула дурным глазом. — Однова живем, отец!