— Ты ведь понимаешь, не так ли, что мы должны сделать все возможное и поспешить с афинским проектом? Если Наполеон высадится в Аттике, все будет кончено. Наших людей из Акрополя тут же вышвырнут, если не бросят в тюрьму или вообще не прикончат. Французы захватят все плоды их работы вплоть до последнего рисунка. Все, что уже сделано, все, что приобретено, все, над чем мы трудились и — как это ужасно, Мэри! — за что платили собственными деньгами, все пропадет. Мы не должны позволить такому случиться.
— Но что мы можем сделать?
Она еще не сообщила Элджину об итоге переговоров с родителями.
— Тебе это и самой известно. Пока твои родители здесь, мы должны внушить им, насколько срочно нужно закончить нашу работу. Надо, чтобы они поняли: все поставлено на карту.
— Я говорила с ними. Они не расположены оказывать дальнейшую материальную поддержку, — неохотно произнесла Мэри.
— Но это просто невозможно. Ты рассказала им обо всем, что знаешь? Объяснила, как серьезно обстоят наши дела?
— Думаю, что я сумела объяснить им главное, суть дела. Но, видишь ли, они сильно обеспокоены твоими незадачами с домашним строительством.
Она давно выбирала наиболее подходящий момент для разговора о Брумхолле. Мысль, что им, возможно, предстоит потерять родное гнездо, была непереносима для нее.
— О чем ты говоришь?
— Родители боятся, что вследствие перерасхода тебе придется продать Брумхолл.
Он подозрительно уставился на нее.
— Откуда они это взяли?
— Надеюсь, ты не думаешь, что твоя жена станет пугать тебя лживыми угрозами? Им это стало известно от твоих банкиров и кредиторов в Эдинбурге. Похоже, вся Шотландия в курсе предстоящего несчастья. Все, кроме, разумеется, твоей жены.
Она была уверена, что Элджин вспылит и разразится негодованием, но он продолжал совершенно спокойно:
— Я бы от души желал, чтоб и моя жена, и ее родственники не слушали досужих сплетен.
— Но они и не слушают сплетен! — вспылила она сама, потеряв терпение. — Перед их глазами закладные бумаги.
— Мэри, скажи, пожалуйста, ты представляешь себе важность нашей нынешней позиции? Разве ты не догадываешься, как резко возрастет ко мне доверие, когда я окончу здесь службу? Все меры, предпринятые генералом Аберкромби, стали возможны только благодаря той помощи, которую мы ему оказали. Мы оба, ты и я, работаем ради победы над Наполеоном.
— А откуда ты знаешь, что Англия победит?
Элджин выпрямился, рука его легла на сердце, будто он выступал на трибуне перед иностранными представителями.
— Англия победит, поскольку обладает более высокой культурой, дисциплиной и моралью, чем французы. Это совершенно очевидно, и просто непатриотично предполагать обратное. Когда же придет день победы и все рисунки и слепки окажутся у нас на родине, нашим усилиям отдадут должное.
Он выбрался из постели и стоял перед женой, уперев руки в бока.
— Разве ты не понимаешь, что мы с тобой будем нуждаться в жилище, соответствующем нашему новому положению? Разве можно вернувшись на родину с почестями и славой, довольствоваться каким-то обшарпанным арендованным жильем? Ты этого хочешь для себя и своих детей? Разве такого дома заслуживает тот, кто благородно служил своему королю?
Мэри лежала притихнув. Снова, в который раз она недооценила мужа. Конечно, Элджин продумал все возможные возражения, которые могут выдвинуть родители его жены. Решение, принятое им, основывается на непреложных фактах и вере как в самого себя, так и в Великобританию, чьи интересы он назначен оберегать и представлять. А она не сумела должным образом доказать его правоту перед своим отцом, принявшим окончательное решение, и теперь никакими силами его не разубедить.
— Но ты должен понять и их точку зрения. Отец составил свой капитал самыми рассудительными и благоразумными мерами, трезвым отношением к денежным средствам, а не героическими актами патриотизма. Он настоящий прагматик.
— Мэри, Ханту понадобятся огромные средства, когда мы снарядим его в Грецию. Только деньги могут купить нам расположение пашей, турецких наместников в Греции. Кроме того, нам придется удвоить наши усилия в Афинах, чего бы это ни стоило. Туркам нет дела ни до одного произведения искусства. Они с радостью продадут весь Парфенон за пригоршню монет французам, если те, конечно, не дадут себе труда просто захватить греческие сокровища по праву победителя.
Очевидно, Мэри задержалась с ответом, потому что он добавил:
— Честно. Ты со мной согласна? Мы зашли слишком далеко, отступать поздно.
— В таком случае поговори с моим отцом ты. Со всей откровенностью. Ты должен внушить ему, что твоя карьера еще впереди, что та репутация, которую ты зарабатываешь именно сейчас, составит тебе имя в глазах его величества.
В конце концов, его неудача будет провалом не только его, но и ее тоже, и их обожаемого внука.
— Я поговорю с твоим отцом, Мэри, но у меня есть лучший план. Давай устроим им поездку в Афины вместе с нашим Хантом. Организуем это путешествие, дадим возможность оценить величие античных сокровищ. Думаю, что ни один человек на свете, тем более твой отец, не сможет устоять перед подобным великолепием и не пожелать участвовать в его спасении. В этих античных развалинах есть что-то абсолютно неотразимое. Степень их совершенства заставляет человека стремиться к обладанию ими.
— Нет, ты не понимаешь моего отца, — сказала Мэри. — Он считает подобные вещи чрезмерными, отдавая предпочтение необходимому. У него нет ни малейшего интереса к романтике или роскоши.
— Я, может, и не понимаю твоего отца, но ты, дорогая, не понимаешь честолюбия мужчин. В том, что касается славы, мы все одинаковы. Ты лучше беседуй со своей матерью, а мне предоставь мистера Нисбета.
Капитан-паша обратил внимание на уныние, завладевшее Мэри после отъезда родителей, и заявил, что озабочен ее грустным видом. Он отправил чете Элджин послание с приглашением на обед, приписав в конце, что намерен сообщить им приятную новость. Оба долго ломали головы, что это могло значить: планирует ли паша преподнести им еще какой-нибудь необычный подарок, чтобы увидеть выражение счастья на лице Мэри? Не так давно он подарил Элджину корабль с великолепной оснасткой, соперничающей с оснасткой самых знаменитых судов в мире. Теперь Элджин мог совершать любые поездки в водах Оттоманской империи.
«О чем же может идти речь в данном случае?» — недоумевала Мэри.
Им уже посылали драгоценности, лошадей, седла, бесценные ткани, ковры, редчайшие специи Востока, но главным, чем дарил их паша, были его дружба и влияние. Мэри считала, что дары становятся излишними. Каждый раз, когда паша преподносил ей нечто новое и экстравагантное, ее женское тщеславие ликовало, но в то же время страдала шотландская практичность. Ей казалось, что наступил предел и она больше не должна принимать никаких подарков. Или, по крайней мере, воздерживаться от проявлений бурного восторга.