На ковше заметны были небольшие округлые и чуток пушистые наросты; видеодатчик дал увеличение – не ржавчина. Для красоты можно назвать их лишаем.
Лауниц машинально представил одну из таких штук на своей коже – неприятно стало, даже передернуло. Возняк перехватил его взгляд.
– Почки, очень приятно. Им, конечно, приятно, а не тебе. Правда, на спокойно гуляющих нормальных людей эта хрень еще ни разу не перескакивала, что внушает оптимизм. Но гуляющих по Зоне трудно назвать нормальными людьми. Где есть эти почки, там, что-то происходит, очень медленно. Или наоборот, очень-очень быстро. А вообще есть мнение, что они чего-то ждут, подходящих условий. Из них рано или поздно вылупится что-то. – Возняк не отказал себе в удовольствии применить сюсюкающую интонацию, чтобы еще раз показать, кто тут дите. – Цыплятки какие-нибудь.
– Школяр, поменьше сейчас трепись. На заводе нам немного осталось, – поторопил напарника дотоле невозмутимый Стецко. – Через цех проката пройдем – и мы на воле, в пампасах, там уж чеши язык. Только сейчас надо побыстрее.
Они прошли, чувствуя лишь легкое пузырение почвы, по которой словно протекали невидимые ручейки – этакие эмбриональные «веселые призраки», мимо установки по непрерывной разливке стали, где навеки замерли шесть брусов. Прокатный стан был размером с хорошее футбольное поле, только вместо газона решетчатый настил и между секциями здоровенные валки. На некоторых из них замерли куски стального профиля.
Когда они были где-то на середине, с одного края прокатного стана начало подступать какое-то марево, пронизанное как будто зелеными волосами. А глядя сквозь него можно было увидеть, что другой конец цеха изогнулся и вытянулся вверх. Только теперь затренькал гравитационный детектор и, не сумев оконтурить опасный участок, стал рисовать в виртуальном окне диаграммы интенсивности гравитационного поля. Весь стан уже отзывался вибрацией; она быстро переходила в жесткую тряску, от того марева через весь цех резко протянулись извивающиеся зеленые нити. Лауниц «почувствовал шкурой» – сейчас что-то произойдет.
В одном месте выскочил валок и, прокатившись по настилу, грохнулся на пол. Потом второй – этот просто выбросило, штука весом в несколько тонн подскочила как теннисный мячик. Для Лауница все замедлилось. Он видел валок парящим в воздухе и успел несколько раз повторить: «Только не в меня, только не…» Рухнув, массивная деталь высекла сноп искр из настила стана, прежде чем застрять в нем. Сотрясение прошло по всему цеху и отозвалось слабостью в коленях Лауница. Он едва сдерживал выход паники, колотившейся в стенки сердца. В такт броскам крови, выталкиваемой всполошившимся сердцем, в голове тяжело стучало: мать моя, здесь все иначе, все! Весь его накопленный с того времени, как он начал ползать в детском манеже, опыт теперь ничего не значит. Ровное – тут неровное. Спокойное – беспокойное. Твердое – зыбкое. Правое – левое. Существующее – несуществующее. Несуществующее – вполне реальное. А ведь он мог быть уже на западном побережье, купаться в океане, шутить с загорелыми девчонками на пляже, поглядывая на полоски светлой гладкой кожи там, где у них немножко сполз лифчик или подвинулись трусики, а вместо этого сплошная непруха… и все только хуже и хуже после встречи с этой мадам Старомодные Букли. От осознания несправедливости даже сдавило горло.
– Это что, не прекратится? – Лауниц с неудовольствием заметил плаксивые интонации в своем голосе. – Почему детектор вовремя не среагировал?
– Кажется, попали. Это «шумный гость», полтергейст по-вашему, пульсация такая. Какого-то куска пространства вместе с прилагающимися железяками как будто нет, а потом он снова есть. Только пульсация ослабеет, надо будет вовсю драпать, – сказал Возняк, и вдруг стало заметно, что его скулы побледнели.
– Ученый, которого мы на поводке водили, называл это «сплетением альтернативного и основного потоков времени», вот запомнил ахинею, – невозмутимо произнес Стецко, который, похоже, не нервничал никогда. И добавил невпопад: – Раньше считали, что брать бабу в Зону – это к несчастью: мол, ты больше на ее задок пялиться будешь, чем на окружающую природу. Посмотрим, как сейчас.
– Пора, с перцем в заднице вперед, – крикнул Возняк и рванулся с места. Следом за ним двинул и Стецко.
Но Лауниц вдруг отчетливо понял – деру давать не надо. Ни вперед, ни назад. И вместе с тем ушел страх.
– Я, кажется, тоже что-то припоминаю, – он удержал Веру за руку. – Убежать невозможно. Беги, кролик, беги. Но мы не кролики. Есть хороший шанс, что пульсация не дойдет до нас. Она реагирует на… нервозность, на страх, что ли.
Стецко и Возняк не успели добежать до противоположного конца стана – со стороны марева рвануло напряжением, искажающим воздух, – и сквозь него опять проросли зеленые нити. Стан изогнулся в нескольких местах, словно пружинный матрас, на котором скачут туши крупноразмерных любовников. Возняк полетел кубарем, затем, вскочив на ноги, помчался назад. Стецко замер, пытаясь сохранить равновесие, взмахнул руками, однако выскочивший поблизости валок отбросил его словно тряпочку. Но там, где стояла Вера и опустился на колени Лауниц, ощущалась только легкая вибрация.
Через пару минут утихло, тряска прекратилась, марево отступило, перестал бугриться и прокатный стан, только одинокий валок еще катился по полу.
Прокатился он и мимо Лауница, сверкнув красной полосой и прилипшими волосами.
Лауниц прошел немного вперед, все детекторы светилось ровно. Там, где валок «шлепнул» Стецко, подобрал хеклер-коховскую винтовку и два скрепленных вместе магазина; дальше идти не хотелось – мертвое тело было в двадцати метрах. Оно свисало с края стана, из головы Стецко тянулась и тянулась, пока не достигла пола, красная лента.
– Вот и закончилось для него представление, – сказал Возняк вместо некролога. – Парень даже не успел тут пожрать как следует ни разу, только пять конфет шипучих уплел.
Лауниц удивился тому, что смерть напарника не вызывает у Возняка никаких особых чувств.
– Над некрологом недолго думал, – буркнула Вера.
– А ты ведь знал, режиссер хренов. – Возняк подошел к Лауницу, наводя ствол своей винтовки, небольшие прозрачные его глазки сейчас светились ненавистью. Стало ясно, что чувства у него были – озлобление, которое надо было срочно на ком-то выместить.
– Что я знал? Что он откинется и тебе будет по фиг?
– Знал о том, сколько продлится пульсация. А ведь Берковски нам подсунул тебя вовсе не для того, чтобы мы выгуляли тебя по Зоне и дали возможность помочиться под каждым кустом для обретения вдохновения.
– Опусти пушку, Школяр. «Дополненная реальность» от «Монлабс» не выдала никаких предупреждений, ни тебе, ни мне, детекторы сработали, когда уже все началось. Просто было у меня ощущение, что бежать бесполезно. Может, мне это от Загряжского перешло, если ты еще не знаешь. А что там подсунул Берковски, мне не более известно, чем тебе.
Ствол автоматической винтовки Возняка по-прежнему был наставлен на грудь Лауница, палец лежал на спусковом крючке и выглядел напряженным.