Под занавес, когда языки на плечи вывалили, приехал Буслаев. Вышел из машины такой радостный, словно у Колодия очередной сабантуй намечается.
— Аркадьич! Шо ж ты, изверг, творишь?! Богданыч тут докладывает: ночь — копали, день — у депо убиваются! — По глазам видно, просто светится счастьем мужик. Ну, еще бы! Кадровик свое, родное увидел — маневры! Любят они солдата до одури на пот изводить. Но и правы, однозначно — не поспоришь.
— Так, Дмитрий Иванович, известное дело: тяжело в ученье — меньше хоронить.
— Та-да! Та-да! — Сияния в глазах прибавилось. Еще один «ПТУР» с расчетом попросить под настроение, что ли?
— Ты что в меня рылом целишься? Еще что-то отодрать от бригады решил?! Хуюшки тебе, деточка! Вообще, щеглы, обнаглели… У меня самого столько нет, сколько вы нахапали!
— Иваныч, ну нельзя же, право, быть таким проницательным. И потом, подумаешь — «ПТУРом» больше, «ПТУРом» меньше…
— Забудь! Даже не думай! Не обсуждается — в принципе! И вообще — не зли меня, Деркулов!
— Да шучу я, Иваныч, шу-чу!
— Знаю я ваши шуточки… Богданыч ноет. Этому — все мало! мало! Мне — что делать? — Он потянулся во всю недетскую ширь груди… — Тебе просто. Либо врезал, либо лег. В обоих случаях спросу нет. На мое место встань.
— Очень добрый расклад. Хорошо, что пацаны не слышат.
— Ладно… Ты — обидься еще!
— Да ну вас! Щеки дуть, понятное дело, себе дороже.
— Вот-вот. Здраво мыслишь. Что запланировал?
— Сейчас заканчиваем. Едим и отбой. Пусть часа три-четыре поспят. Потом на позиции… Ебаный мергель, сука! Достал, сил нет. Ничего не успеваем.
— Надо — успеть!
— Ха! Еще бы…
Видимо, мои бойцы смирились с мыслью, что откопать придется все по плану — до последней норы, а может, просто — втянулись. За пару часов закончили ниши укрытия и принялись за ячейки боеприпасов. Людей на позициях тоже прибавилось — орлы Жихарева и Кобеняка пришли на подмогу.
В двадцать три сорок пять приехал какой-то огромный, облепленный навесным оборудованием стальной жук саперов, из которого быстро выскочил весельчак капитан. Следом своим ходом подтянулась пара увешанных мешками и лопатами взводов.
— Тебя как по батюшке, Петренко?
— Да Леха я.
— Кирилл…
Он, привычно просияв, пожал протянутую руку:
— Командуй, что делаем.
— Вот Дед через пару минут расскажет…
Передерий ушел с каким-то офицером рыть ямы и закладывать фугасы, а капитан двинул на мой КПП.
— Подожди, командир. У тебя — что, люди на позициях?
— Где ж им еще быть?! Конечно. Копать еще — до утра…
— Нормально! А как я буду поля ставить?
— До позиций, от дороги, в среднем по сто пятьдесят метров — из расчета на дальность прямого гранатометного выстрела. Ну и по промоинам как раз получилось. Ты же вроде на семьдесят-восемьдесят всего отстреливаешь.
— Да, конечно! Сама капсула — знаешь, как летает? Потом, не забывай, «бабочка» такая зараза — не просчитать, как ветерком поднять может. Если кому-то из твоих на хребтину свалится, ты мне что, потом ноги отрубишь?
— Ну, прямо — отрубишь… пару кругов по твоему же полю и — свободен!
— Не пойдет! На время постановки противопехотных полей — всех убрать.
Даже не стал спорить. На кой?! И так успеваем. Час-полтора народ с удовольствием покурит и покемарит.
— Уговорил… — Развернувшись в сторону, позвал: — Педаля! — Как только тот перепуганно появился, поставил задачу: — Трассером! Кобеняка и Жихаря — сюда. Если рядом будет Ильяс — тоже. Бегом и тихо!
Капитан спустился в окоп пониже и, угостив меня дорогущим «Владимиром», закурил.
— Ты сам — откуда?
Леха засмеялся:
— У Буслаева спроси. Он — знает!
— Понятно. Из Кологрива, значит. — Петренко соли не уловил и, неопределенно пожав плечами, тут же переключился:
— Послушай, Кирилл! Прапор твой и есть тот самый знаменитый Денатурат, который суперзаряд в Лисичанске рванул?
— Так точно. Он! Только не Денатурат, а Денатуратыч, и то, когда отгребает у меня за что-то или достанет сверх меры. Так он — Дед. Или — Григорьич. Вообще у нас его любят. И на занудство с приколами уже давно никто особо не смотрит… — Глянул на капитана, дай думаю — разок кусну: — Передерий самый настоящий, классический ебанатор, как и все истые спецы — особенно инженерно-саперного профиля!
Леха, не особо заморачиваясь с маскировкой и режимом секретности, заржал на всю округу и попросил:
— Не томи! Расскажи, что вы там взорвали. Разговоры ходили такие, что меня затрахают насмерть, если приеду и не расскажу, что и как.
— Да лучше с ним поговори. Тебе же нюансы нужны, а я в ваших шаманских делах, считай, дундук. Так смотрел — со стороны… — Петренко терпеливо ждал. Чего, спрашивается, выделываться. Ладно…
— Сидели на заводе «Заря», ранее — ужасно секретном и жутко оборонном. Ждали прорыва через Рубежное на Северодонецк. Главная дорога как раз мимо первой проходной по-над заводским периметром проходит. С цехов можно бить на выбор, хоть «ПТУРами», хоть с граников. Снайперам вообще раздолье — бетонные джунгли. Дали сектор, как обычно — в три раза больше, чем мы реально закрыть можем. Попытался рыпнуться, так Иваныч меня по связи чуть с ног матом не сбил. Пока думали, приходит Передерий. Так, мол, и так, — вот изгиб трассы, вот старая заводская заправка, а вот я раскопал половинку автоцистерны. И — что дальше? А давайте суперфугас мастырить! Ежели сунутся, то подорвем так, что дальше не пойдут.
— Там что — мост, эстакада или — как? — Капитан, легавой на гоне, за малым — мелкой дрожью не идет, бедный. Дорвался наконец-то до знаменитой истории.
— Да никакого моста — в том-то и дело! Расчет шугнуть был да парочку машин у ЦУРюков, если получится, запалить. Да и вообще, достал уже всех Грыгорыч своей навязчивой идеей тотальной минной войны.
— И дальше?
— Дальше дал я ему наш БТР, он приволок с территории емкость на пять тонн ГСМ, распиленную автогеном вдоль. Кое-как, всем отрядом — чуть пупки не развязались, запихали это корыто в коробку полуразрушенной АЗС. Дед выпросил у меня «газон», бойцов и за полдня навозил пару сотен мешков с аммиачной селитрой. Бумажная упаковка в большинстве порвана и уполовинена. Соответственно машина засрана по кабину, а народ еще чуть-чуть — и пошел бы на самосуд.
— Подожди! Это та самая — «Заря»? Так она же во времена Союза взрывчатку выпускала!
— Там до хрена чего выпускали. Когда мы пришли — одни остовы цехов стояли. Сейчас и того нет. Я вообще не знаю, откуда он селитру возил. Меня как раз в штабе бригады к смене сексуальной ориентации настойчиво склоняли, из-за публикаций этой гниды: Адамчика, в рот — его, Пшевлоцького.