— Ляхам.
— Что писать? — спросил Кривонос.
— Надо им о Христе напомнить. Прячутся за спинами евреев. Как не стыдно им? Позор для христианина искать у еврея защиты. Пусть выдадут нам евреев, а мы сохраним полякам жизнь и еврейским добром поделимся.
— Еще чего? Сохранить поляку жизнь, чтоб он потом нам отомстил?
— Добычей с ними делиться?! — кричали казаки.
— Где это видано, чтобы казаки кланялись полякам?
— Пусть только ворота откроют, а там увидим, — ответил казак.
— Хитрец ты, Василь!
— А что будет, если поляки не поверят?
— Надо так написать, чтоб поверили. В городе нет хлеба, еда скоро кончится. А если они попадут к нам в руки…
— Хорошо.
— Садись, грамотей, пиши, — приказал старший.
Высокий казак, единственный, кто умел писать, сел к залитому водкой и заваленному объедками столу, сбросил на землю мусор, снял свитку, достал из ящика, который он предусмотрительно взял с собой, кусок пергамента, гусиное перо и чернильницу. Кто-то придвинул подсвечник, казаки обступили писаря.
Кривонос, однако, ничего не мог придумать. Боль в ногах становилась все сильнее, все мучительнее. Его лицо скривилось, он со злобой крикнул:
— Бабку сюда! Живо!
Казак вышел и через минуту вернулся со старой знахаркой.
— Крови надо, молодой, свеженькой. Она, батюшка, разогреет тебе кости, и боль как рукой снимет, — сказала старуха.
Казаки затихли, переглядываясь, страх проступал на их лицах. Они не раз видели свежую, дымящуюся кровь только что зарезанных детей в Немирове и в других городах. Но ведь это не они, это татары. Казаки детей не убивали, они убивали только взрослых.
— Думаешь, свежей еврейской крови надо? — спросил Кривонос.
— Сгодится и козья, — сказала знахарка. — Пойди, сынок, принеси козленка, его с лошадьми держат. Или ягненка из стада, совсем маленького, только родившегося, — обратилась она к казаку. Парень вышел и вскоре вернулся, держа в руках белую козочку. Она тонко блеяла, дрожала, испуганная светом и голосами людей.
— Перережь ей горло, батюшка, и пусть кровь течет, — сказала Кривоносу старуха. — Положи ее себе на ноги, боль скоро утихнет.
Кривонос вытянул босые ноги. Казак взял козочку, и жалобное блеяние тут же прервалось. Потек ручеек горячей крови, и теплое еще тельце укрыло больные ноги гетмана.
— Получше укройся, батюшка, чтоб тепло было. Это ты сатане глотку перерезал, теперь он от тебя отстанет.
И правда, скоро Кривонос почувствовал себя лучше. Мягкая, теплая тушка согревала, как тельце ребенка. Боль отпустила, теперь можно было заняться письмом:
«Именем Господа нашего Иисуса Христа, благословен он на веки веков, аминь.
Нашим братьям полякам посылаем привет и земной поклон. Мы день и ночь молим Господа нашего, чтобы он уберег вас от голода, смерти и болезней сегодня и навеки, аминь.
Дошли до нас вести, что имя Господа нашего Иисуса подвергается насмешкам со стороны евреев, врагов рода христианского, у которых наши братья, поляки, вынуждены искать защиты, чем наши сердца весьма опечалены. Подобает ли христианам заключать с неверными союз против христиан? Подобает ли храбрецам-полякам просить убежища у евреев? И вот мы решили отправить к вам гонцов с дружеским посланием и просим вас, наших братьев, хорошо их принять и выслушать.
Братья поляки!
Не на вас, не на ваших жен и детей, пошли казаки войной, не ради вашего имущества и всего, что вам принадлежит, они воюют. Не против христиан мы сражаемся, но против врагов христианского рода, против евреев, распявших нашего Господа Иисуса, ограбивших нас, завладевших нашим добром. Против них ведут казаки справедливую войну. Вы, поляки, наши братья, и мы поступим с вами по-братски. Если выдадите нам евреев, мы сохраним вашу жизнь, и жизнь ваших жен и детей, и ваше имущество. А чтобы евреи не успели припрятать свое добро, объявите им, что мы готовы снять осаду, если они согласны откупиться золотом, серебром, шелком и бархатом. Пусть все соберут и принесут в крепость. А если они не согласятся, вы откроете нам ворота, и мы войдем в город. Отомстим врагам христиан за то, что распяли Господа нашего. А вас, ваших жен и детей мы пощадим и поделимся с вами добычей. Так нам велит поступать Господь наш Иисус Христос. Аминь».
Два всадника везли христианам города Тульчина пергамент, забрызганный теплой кровью козленка. Белый флаг трепетал в свете звезд. «Кто идет?» — крикнул со стены дозорный.
И всадники, остановившись, подняли белый флаг и лист пергамента и ответили:
— Именем Иисуса Христа!
Пан Тверчинский передал евреям, что казаки готовы снять осаду, если им отдадут золото, серебро, шелк и меха. Городской раввин и глава ешивы реб Арон собрал старост на совет, и было решено спасти жизнь ценой выкупа. В синагогах и на площадях объявили, что все должны принести свое имущество в графский замок.
Евреи благодарили Бога за избавление: жизнь дороже золота и серебра.
Множество дорогих вещей доставили в замок: серебряные бокалы нюрнбергской работы, изящные шкатулки для благовоний, сделанные в виде башенок с флагами, праздничные светильники с символами двенадцати колен, женские украшения, драгоценные камни, собольи шубы, купленные у русских торговцев, шелка и итальянская парча, которую родители берегли дочерям на приданое, вытканные серебром и золотом ткани из Слуцка. Ради спасения души ничего не жаль. Все богатства грудой свалили в крепости. Тяжелые серебряные короны сверкали на темных мехах, золотые украшения и драгоценные камни поблескивали в волнах шелка, отрезы бархата валялись на дворе крепости, ожидая казаков.
Когда евреи принесли все свое добро, воевода сказал:
— А теперь несите сюда оружие.
— Зачем казакам наше оружие? У них своего достаточно. Они знают, что мы не будем их преследовать, когда они отойдут от города. Нам оружие нужно только для защиты, мы не собираемся никого убивать, не дай Бог. Зачем оно казакам, если они не хотят больше воевать с нами?
— Так казаки захотели, так я им обещал, — ответил Тверчинский.
Евреи заподозрили неладное: не вступили ли поляки в сговор с казаками?
Слово взял Мендл:
— Свое имущество мы вам отдали, но оружие не отдадим. Если вы требуете наше оружие, значит, не иначе как вы договорились с казаками, что предадите нас в их руки. Зачем бы еще вам понадобилось оружие, которым мы защищали город?
Другие его поддержали:
— Не отдадим!
Кто-то крикнул:
— Если погибать, то всем вместе, и полякам, и евреям!
Заговорил молодой мужчина из Корсуня, худой и высокий. Его глаза горели гневом, пейсы тряслись, подбородок дрожал.