– Ну, вроде…
– А вот про труд – все правильно, человек не может не трудиться, ибо и боги трудятся не покладая рук. И мы должны, просто обязаны трудиться, иначе сгинем в небытие – это тоже Закон. Кстати, ты, я смотрю, уже почти оправился, а значит, ты готов к последнему лекарству, равных которому нет!
– Это что еще за чудо-снадобье? Что-то худшее, чем настои на травах? Уф, до сих пор тошнота стоит у горла…
– Это много лучше настоев, трав и мазей, – волхв лукаво смотрит на Йошта. – Это труд, Йошт из Карпени, простой человеческий труд. Видишь за окошком огородик – надобно привести в порядок, взрыхлить, освежить землицу у корней растений, они как раз силой наливаются. Без помощника не обойдусь. Пособишь старику?
Йошт смотрит в окно, и лицо его сереет – маленький огородик на деле скорее поле, расстилается почти до виднокрая. Бросил полный жалости взгляд на волхва, но тот непреклонен, лишь стоит и тянет рот в улыбке.
– Это твое орудие, – Веслав кивает на заготовленные уже бадью с водой, потом на мотыгу в углу у двери.
Йошт нехотя глянул на тяпку, недовольно наморщил лоб, отвернулся к стене.
– Тоже мне орудие, – недовольно буркнул Йошт.
– А то как же? Орудие труда – не всегда хуже меча, копья, стрелы аль топора. Оно создает, а меч и стрела только защищают. А создать всегда намного труднее, убедись и ты в этом.
– По мне так лучше меч в руках держать, чем эту закорюку, – Йошт скользнул взглядом в сторону повешенного на стене длинного меча волхва с красивой, резной ручкой из золота. – Меч – вот орудие труда мужчины!
– Для меча время всегда найдется. Вернее, оно само нас найдет, – уже серьезно говорит волхв, худым мозолистым пальцем указывает на мотыгу. – А вот для этого мы сами должны находить время. Если ты не можешь создать, тогда не сможешь и защитить созданное. Просто потому, что нечего будет защищать. Ладно, хватит разговоров! Солнце уже высоко, а ты все еще перину давишь, – отрезал волхв и вышел на улицу.
Йошт что-то побурчал, нехотя поднялся и с недовольной миной принялся мыться – фыркает, расплескивает по горнице воду, хмуро косится в угол, где пристроилась мотыга.
Из леса змеится тесная едва различимая тропка. По ней топает несколько человек, по виду оборванцы – все в лоскутах рванья, у многих штаны пошиты из разноцветных кусков кожи, но так неряшливо и грубо, что того, кто шил, будто палками били по хребту и приговаривали: «Торопись, сукин сын!» Да и сами они выглядели не лучше своей жалкой одежки – чумазые, худые, на коже частят прыщи и гнойнички, глаза ввалились, длинные волосы сбились в колтуны. Все босые.
В конце группы идет очень высокий парнишка, тянет за деревянные поводья неказистую повозку-волокушу. Вместо колес – гладкие жерди, повозка время от времени подпрыгивает на ухабах, спотыкается о камни. Парень с силой тянет волокушу, от натуги лицо перекосилось. Он лишь с виду самый крупный из всех странников. На деле же он напоминает скорее высушенную рыбеху, по сравнению с ним Йошт – широкоплечий гигант!
Венед провожает их взглядом, внутри смешалось чувство жалости и отвращения.
– А вот и еще одни, – услышал карпенец за своей спиной спокойный голос волхва, обернулся. – Что-то зачастили в последнее время…
– Кто это, дядя Веслав?
– Это, Йошт, изгои. Из племени древлян.
– Древляне? Люди из дерева?
– Нет, конечно же, не из дерева – они люди такие же, как я или ты. Просто живут там, где кругом одни деревья. Они – лесные жители. Их роды живут в самых дремучих лесах, куда и троп-то нет. Раньше их неврами называли.
– Невры? У нас я слышал, что невры – это деревья-людоеды…
– Сказки! Они, как и ты, родственники нам, антам.
– Не может быть!
За волокушей бредут, еле переступают отекшими ногами низкорослые женщины. Одеты в длиннополые платья, так же как и у мужчин залатанные грубыми кусками кожи, волосы длинные, по-видимому, их никогда еще не касался гребешок – сосульками свисают с голов. Может, из-за худобы, в местах, где платье плотно облегает тело, отчетливо проступают кости. На изможденных лицах глаза как большие блюда. Некоторые из женщин тянут за руку детей, под стать родителям.
– Когда-то у нашего прародителя Богумира было три сестры – Древа, Полева, Скрева, – объясняет волхв. – От Полевы пошли мы, анты, от Скревы – славяне на западе, а Древа – прародительница древлян. Они тоже славяне, нам прямая родня.
– Да уж, ну и родственнички… Кожа да кости!
– Они в лесах там не все такие. А это изгои – то есть те, которых изгнали. Каждую раннюю весну выходят из лесов. А этих уже и в начале лета поперли. Вырождаются они там, что ли?..
– Знакомо…
– Чего?
– Да жаль их, говорю! – торопливо сменил тему Йошт. – Вон какие они… ну, как будто всю жизнь их мучили.
– Это точно. Ты на их фоне – орел!
– Дядя Веслав, опять обидеть хотите? – оскорбленным голосом бормочет Йошт.
– Да что ты, даже в мыслях не было! Просто прав ты, что они такие, будто жизни в них осталось на один вздох. За это их и изгнали.
– За что за «это»?
– Понимаешь, Йошт, края там, среди чащ непролазных, суровые. Лес жалует только сильных телом и духом. Нам, антам, такие нравы ни к чему – земли доброй много, озера да реки кишмя кишат рыбой, чащи полны зверя всякого – только руку протяни! А эти люди постоянно живут в нужде, ежечасно борются за выживание, а кому не по силам эта борьба – больной, немощный или просто неумеха, – тех гонят взашей. – Волхв вздохнул и продолжил: – А стариков и вовсе на санки и в дремучий лес, подальше от людей увозят и там оставляют. Навсегда.
– Зачем так жестоко? Разве они не чтят старость?
– Чтят, конечно же. Но такая, на наш взгляд, жестокость для них норма жизни. Они не считают это чем-то жестоким. Наоборот, многие старики часто и сами просят отвезти их на съедение зверям – так у молодых больше на прокорм еды останется. Лишний рот для них непомерная обуза. Вся семья может умереть с голоду, а так всего один старик или старуха.
– Да уж, ну и нравы у них… а куда эти… изгои идут?
– Вон за тем оврагом, неподалеку от перелеска видишь дымки? – вопросом на вопрос отвечает волхв Веслав, указывая пальцем в сторону леса. – Там в землянках и живут эти древляне. Они тоже совсем недавно вышли из леса. Скорее всего, эти поселятся рядом с ними. Все-таки привычный им с детства лес рядом, да и свои сородичи рядом. Бывает и я к ним захожу.
– А они что? Нормально встречают?
– Конечно! Они, Йошт, люди хорошие, хоть и изгои. Одно мне в них не нравится – как ни придешь к ним, они виновато расшаркиваются, будто перед князем, очень скромные, будто даже побаиваются нас.
Изгои медленно сворачивают по тропинке, ползущей между разросшегося вширь орешника на небольшой холм. Парень, что с натугой тянет волокушу, споткнулся, деревянные ручки вырвались из рук, повозка несколько раз перевернулась, вылетела за обочину, исчезла в зарослях. Оттуда раздался треск, во все стороны фонтаном полетели щепки. Женщины тут же подскочили к остаткам волокуши, худые руки принялись спешно собирать нехитрый скарб. Возничий сидит в пыли, бестолково мотает головой, впалая грудь тяжело вздымается.